По признанию самого Гитлера, ему понадобилось почти шесть недель для принятия «самого тяжелого решения во всей восточной кампании». 21 августа он принял его вопреки мнению ОКХ. Гитлер назвал в качестве своих целей Ленинград, Крым, Донбасс. Москва следовала лишь на четвертом месте. «Приказываю следующее: 1. Важнейшей целью, которой следует достичь еще до наступления зимы, является не взятие Москвы, а овладение Крымом, промышленным и угольным районом на Донце и прекращение русского снабжения нефтью из района Кавказа, а на Севере — блокирование Ленинграда и соединение с финнами… Овладение Крымским полуостровом имеет наиважнейшее значение для обеспечения нашего снабжения нефтью из Румынии. Поэтому всеми средствами, включая также применение подвижных соединений, следует стремиться быстро форсировать Днепр в направлении Крыма, прежде чем враг подбросит сюда новые силы… Только блокирование Ленинграда, соединение с финнами и уничтожение русской 5-й армии создает предпосылки и высвобождает силы для того, чтобы с перспективой на успех атаковать и разбить вражескую группу армий Тимошенко». [50]

По мнению германского историка Г.-А. Якобсена, «это было далеко идущее решение, больно ударившее по ОКХ, которое уже с августа с несомненной обескураженностью вынуждено было констатировать, насколько сильно оно недооценило способность Советского Союза к сопротивлению и имеющиеся у того возможности в кадровом, техническом, а также и в политическом отношении. Понимание этого пришло слишком поздно».

Это решение впоследствии приведет к весьма суровой критике немцами фюрера. Послевоенные историки теперь будут говорить то, чего не говорили самые скептичные из современников: Гитлер не обладал ни военным опытом, ни соответствующим образованием, среди специалистов вермахта он был дилетант. Поначалу, — рассуждает Якобсен, — «он высказывал свои планы большей частью в виде спонтанных экспромтов или как бы случайно в разговоре. Это были молниеносные озарения и в гораздо меньшей степени — конкретные предложения, причем не вполне продуманные и не обоснованные до конца. Не владея аргументацией офицера генерального штаба, он давал полную волю всем своим интуитивным и внезапным мыслям. Импровизированно сказанное им его военные советники должны были облекать в надлежащую форму». Но после побед на Западе в психологии Гитлера произошли глубокие изменения. Квалифицированные генералы перестали быть для него неоспоримыми профессиональными авторитетами. ОКХ теряет свое значение центра принятия решений. Немцы вручают Гитлеру право принимать роковые для себя решения. Отказ от движения на Москву был классическим примером отхода от германской доктрины «бить по критически важной точке».

В конце августа 1941 года к Гитлеру прибыл Муссолини. Он нашел Гитлера уверенным в себе. Вместе они осмотрели руины Брестской крепости. Фюрер признал, что «плохая работа разведки дала ему полностью неверные данные о размерах и качестве русских войск, а также о решимости, с которой они идут в бой». Именно в тот день русские танки у Великих Лук бросились в наступление и через сутки были остановлены. В этот вечер по ленинградскому радио поэтесса Вера Инбер процитировала слова Герцена: «Рассказы о сожжении Москвы, о битве при Бородино, о переправе через Березину, о падении Парижа были легендами моего детства, моими Илиадой и Одиссеей». В наступившие времена Россия пишет для своих внуков новую Одиссею и Илиаду. Именно в этот день отступающие советские войска взорвали плотину Днепрогэса. Финские войска взяли Выборг и вышли к границе 1940 года.

Относительно дальневосточного союзника Германии 11 сентября 1941 года Риббентроп сообщал руководству рейха: «Токио очевидно намеревается отложить действия против Советского Союза, чтобы выждать дальнейших успехов Германии на Восточном фронте». [51] Риббентроп и Вайцзеккер предложили «оказать давление на Японию с целью побудить ее атаковать Владивосток. 1. По военным соображениям, поскольку это облегчит нашу военную задачу. 2. По внешнеполитическим соображениям, поскольку это докажет, что Япония явным образом встала на стороне «оси». Но Гитлер был против «активного давления на Японию; он опасался того, что это будет интерпретировано как знак немецкой слабости». [52]

То спокойствие, с которым Сталин обсуждал проблемы войны с Гарри Гопкинсом, базировалось на нескольких объективных обстоятельствах. Во-первых, помимо донесений Зорге, советская военная разведка фиксировала факт отсутствия концентрации японских войск в Маньчжурии. Японцы не могли начать завоевание советского Дальнего Востока без серьезной предварительной подготовки. Ее пока не было. Более того, все более явственной становилась ориентация Токио на южное направление. В начале октября 1941 года можно уже было полагаться определенно на то, что СССР сможет избежать ситуации борьбы на два фронта. А это в реальности значило, что боевые порядки Дальневосточной армии становились резервом главного командования. Во-вторых, на наличии крупной армии на Украине, способной не только сохранить эту богатейшую республику Союза, но и оказать давление во фланг движущимся к Москве германским армиям.

В сентябре 1941 года война, полагали немцы, заканчивается. По оценке Эриксона, «кровавое побоище на юге, осуществленное с устрашающей эффективностью, было только преддверием — «необходимым условием», если пользоваться терминологией Гитлера — массированного наступления против советских армий, защищающих Москву». [53] Но Гитлер насторожился. 11 сентября он отменяет приказ о сокращении производства для армии, военные заводы снова заработали на германскую восточную армию. Военно-морская программа, рассчитанная на битву с Британией, была отложена.

Великая страна ощутила нависшую угрозу. К последней неделе сентября 1360 крупных промышленных предприятий в западной России были эвакуированы на Урал, в Западную Сибирь, Казахстан и Центральную Азию. Крупные заводы Харькова и Краматорска были подготовлены к переезду за несколько дней. Полтора миллиона вагонов перевозили целую индустрию на восток, а навстречу, на запад продвигались два с половиной миллиона солдат.

На северо-западном направлении 1 сентября немцы окончательно взяли станцию Мга, и Ленинград попал в страшное кольцо блокады. Кейтель уведомил фон Лееба, что Гитлер не имеет ничего против бомбардировки и обстрела великого города. Гитлер не хотел боев в городских кварталах, но он уже решил, что Ленинград будет сметен с лица земли. Под давлением немцев финны, остановившиеся было на старой советско-финской границе, в сентябре 1941 года, после нового наступления немцев на Ленинград, снова бросились вперед и пересекли реку Свирь. Прямой путь из Мурманска в Москву был перерезан, но действовала обходная ветка. Над Ленинградом нависла угроза прорыва врага.

Утром 13 сентября самолет с Жуковым взлетел с Внуковского аэродрома на север. На Ил-2 с ним были генералы Федюнинский и Хозин. Ударные части немцев неуклонно приближались к Ленинграду, они штурмовали Пушкин, Тосно, Мгу и Шлиссельбург, дошли до реки Волхов, где в южном течении реки Свирь надеялись встретить наступающих на юг финнов. Подавленный Ворошилов сдал командование и отбыл в Москву. Под бортом его самолета лежали 700 километров противотанковых надолбов, 5000 огневых точек, 25 километров баррикад. И город, готовый пожертвовать собой.