– Знаешь, у нее в учительской рядом со столом стоит шляпная картонка, вот такая огромная. И на ней наклейки, точь-в-точь как на чемоданах в старом кино про морское путешествие. Я не удержалась и спросила у нее про эту картонку. «Вот, значит, где вы держите свою шляпу?» – сказала я. А она отвела меня в сторонку и сообщила по секрету: «Нет, милая. Здесь я держу сухое печенье к чаю. В тропиках быстро учишься подобным вещам».

Теперь приближается Рождество. Мисс Бриз делает с детьми игрушки для украшения рождественской пальмы и рассказывает им о традиционных английских рождественских блюдах – сладких пирожках и изюмном пудинге.

– Принеси одну из желтых банок, – говорит Бетани.

Дело происходит во время традиционного воскресного пикника. Уже минут пять я пытаюсь заставить всех посидеть смирно за столиком, чтобы я мог сделать семейную фотографию. Ничего, однако, не получается. Если я ставлю таймер на слишком маленькую задержку, то не успеваю встать в кадр. Если на слишком большую – дети не могут усидеть на месте и все портят. Я надеялся, что Бетани мне поможет. Но после ее слов Джинни вскакивает из-за стола и бежит к холодильнику. Я встаю и выключаю камеру.

– Проехали.

– О, как чудесно, – говорит Бетани, складывая ладони перед собой. – Джин с тоником!

Джинни хохочет. Ей всего три года, и она обожает быть в центре внимания. Бетани знает, что мне эта ее шутка не кажется смешной; мне не нравится, когда она превращает свою выпивку в семейное дело. Слушаю дальше:

– Ну ладно, каждый из вас получит по кубику.

– Я первая!

– Ты в прошлый раз была первой! – обижается Кристофер.

– Плюх! – произносит Джинни и роняет лед в стакан.

– Не держи так высоко, – делает замечание Бетани. – Расплещешь.

– Плюх!

Я вмешиваюсь:

– Ого, взгляните-ка на этого краба. Кто хочет кусочек?

Дети, разумеется, отказываются. Нам все еще не удается заставить их хотя бы попробовать местные продукты. Джинни ест одну ветчину – с самого приезда сюда она питается одной консервированной ветчиной. Она вытаскивает ее из сандвича и съедает отдельно, а потом приходится уговаривать ее доесть хлеб. Кристофер, с другой стороны, предпочитает ореховую пасту и мед. Каждый день. В отличие от сестры он готов съесть креветку, но только если вы положите ее в сандвич вместе с ореховой пастой и медом. Тошнотворная комбинация, но для начала и это хорошо.

Бетани согласна на краба, но почти не ест, только ковыряется в тарелке. Кроме Руди, только я люблю местные морепродукты. (Руди – это наш кастрированный огненно-рыжий кот, иногда он ездит с нами на пикники.) Бетани вообще мало ест. Она утверждает, что это из-за жары. Мой босс Берти недавно сказал:

– О твоей жене точно можно сказать: она не растолстеет, как все остальные бабы в этих местах. И задница у нее хоть и широковата, зато высокая и крепкая! А это самое главное. Вообще, она слегка смахивает на лошадь, в хорошем смысле.

Берти считает себя вправе разговаривать в таком тоне. Скорее всего, он даже считает, что такая оценка достоинств моей жены должна мне льстить.

– Держи свое мнение при себе, – ответил я ему.

Он ухмыльнулся:

– Типичная ситуация. Парень не в состоянии оценить по достоинству собственную жену.

Нельзя сказать, что описание Берти в корне неправильно. Бетани по-прежнему прекрасно выглядит. Густые каштановые волосы, зачесанные назад, высокий лоб. В данный момент на лбу у нее блестят крохотные капельки пота. Не от жары – я предусмотрительно выбрал столик в тени, к тому же здесь, на склоне горы, всегда дует приятный бриз, – а от третьей порции джина с тоником. Никаких других признаков действия алкоголя не заметно. Бетани не развозит от выпивки, надо отдать ей должное. Просто чем дальше, тем меньше и меньше она разговаривает – и со мной, и с остальными. Кроме испарины на лбу, ее опьянение лишь изредка выдают дерганые жесты. Неуверенная походка. Загадочная медленная улыбка.

Помню, как я впервые увидел ящик апельсинов. Я тогда здорово испугался.

Доктор Аджай вынул из ушей стетоскоп и оставил его болтаться на шее.

– Что случилось?

– У него остановилось сердце.

– Ну, это я и сам вижу. Как это произошло?

В данной ситуации меня скорее радовало, что Берти – мой начальник. Я человек гражданский и работаю здесь по контракту с «ПостКо», а он принадлежит к другому государственному ведомству. (Не знаю, может быть, это должно создавать особую атмосферу, но сейчас не принято называть ЦРУ по имени. Все называют его просто другим ведомством. Разумеется, это не тайна.) Согласно новой политике мы, контракторы, армия и другое ведомство должны работать совместно, в дружном и равном союзе, добиваясь высокой степени сотрудничества, которого так не хватало прежде. Тем не менее существует неофициальная иерархия, и парню вроде меня приходится во всем уступать Берти. Переводчик вроде Джамала должен подчиняться нам обоим. А в медицинской ситуации все мы, включая и Берти, должны отвечать на вопросы доктора Аджая.

– Стресс, очевидно. Возбуждение. Излишнее напряжение. Похоже, сердечный приступ. Вы доктор, вы и определите.

– Я вижу, что он мокрый с головы до ног.

– Вы правильно видите.

Доктор Аджай опустился на колени возле № 4141 и перевернул тело. Одна из ладоней № 4141 с громким шлепком ударилась о цемент. Можно было подумать, что он еще жив и шумит специально, чтобы досадить нам. Доктор Аджай осмотрел его со спины, осторожно потянул носом и вскинул густые брови. Доктор лыс на макушке, зато волосат во всех остальных местах, включая курчавые черные волосы на тыльной стороне ладоней и торчащие из носа пучки щетины. По происхождению он индус, и американский военный жаргон в его речи перемежается с англицизмами, которые он произносит с характерной индостанской певучестью.