– Действительно, товарищ майор, вы бы пистолетом не размахивали, – вступил в перепалку Иван. – А то он, не дай Бог, выстрелит.

– Для этого и достал, – отозвался Плацекин.

– А по какому праву вы носите оружие? – спросил Иван, стараясь придать голосу строгость.

– По служебному, – сказал Плацекин. – Именно, по служебному. Я, знаете ли, майор, к тому же начальник милиции в этом городе. И никто меня с должности пока что не снимал.

– Тогда я вас снимаю, – все так же строго произнес Иван. – Поскольку меня выбрали главой Верхнеоральска, то я имею подобные полномочия.

– Вот что ты имеешь! – крикнул майор и показал Ивану кукиш. – Понюхай, чем пахнет! Чихал я на тебя с высокой колокольни! Вот мой начальник, – и он указал на закутанную в рубище Людмилу Сергеевну, остановившуюся поодаль и с интересом прислушивающуюся к препирательствам.

– Самозванка, – заявила мамаша.

– А он – не самозванец?!

– Его народ выбрал, а твоя-то сама в кресло забралась.

– Народ! – презрительно бросил Плацекин. – Это ты, что ли, народ?

– При чем тут я?

– А кто его, – тут майор упер толстый палец в Ивана, – предложил? Кто его выдвинул! Не ты ли?

– Ну, хотя бы… Я его знаю. Я ему доверяю. Он молодой, активный… Не то что твоя кулема. Он для людей будет стараться, а не для себя лично. И люди его видели, он свою программу рассказал, а не тихой сапой, как Людка твоя, во власть пролез.

– Миша, – подала голос Людмила Сергеевна. – Чего ты базары разводишь? Перестреляй их, и дело с концом. За меня… За надругательство надо мной. Прикончи старуху. Ну, пожалуйста!

– Слабо, – заметил Славка. – Он только втихаря кого-нибудь замочить может.

– Не дразни его, – зашипела мамаша. – Не дай Бог снова палить начнет.

Людмила Сергеевна, шажок за шажком, крадучись приближалась к компании.

Теперь Плацекин и его бывшие друзья стояли друг против друга и молчали. Обличения закончились. Казалось, все было сказано, и пора расходиться восвояси, но ни майор, ни остальные не желали сделать шаг к отступлению. Первым не выдержал Иван.

– Ладно, хватит! – нарочито грубо произнес он. – Спрячь свою пушку и проваливай. И бабу свою можешь прихватить с собой.

– Правильно, – добавил Толик. – Пускай уматывают.

Все развернулись и направились туда, где скопилось особенно много людей. Плацекин стоял и не знал, что делать. На него перестали обращать внимание, а это для майора было страшнее всего. В этот миг все и случилось. Людмила Сергеевна подкралась к мужу сзади и вырвала у него пистолет. А может, и не вырвала, поскольку майор не особенно сопротивлялся. Но, как бы там ни было, «макаров» оказался в руках Плацекиной. Ни секунды не мешкая, она направила оружие в сторону удаляющихся и спустила курок.

Выстрел для Ивана стал полнейшей неожиданностью. Он резко повернулся. И тут картинка замерла, как при стоп-кадре на видеомагнитофоне. Иван узрел стоявшую в десяти шагах от него немолодую обнаженную женщину весьма пышных форм. Волосы женщины были выпачканы густой белой массой и представляли собой колтун, лицо, плечи и огромные груди были покрыты той же массой, ставшей из-за грязи и прилипших насекомых бурой. Женщина сжимала пистолет обеими ладонями, а вокруг его ствола застыло небольшое облачко газов.

Хлопнул выстрел, и все вновь пришло в движение. Плацекин старался вырвать из ладоней супруги злосчастный «макаров», а она, отталкивая его могучими бедрами, все стреляла и стреляла.

Наконец патроны кончились, она отбросила оружие в сторону, подхватила с земли свою импровизированную накидку и бросилась бежать, не разбирая дороги. Только тут Иван оглянулся на своих приятелей. Картошкин и близнецы стояли как соляные столбы, лишь мамаша лежала на земле, уткнувшись лицом в безымянный могильный холмик.

– Все живы? – спросил Иван.

– Мать, вон… – неуверенно произнес Толик. – Кажись, пулю схлопотала.

Услышав эти слова, Плацекин упал на колени и завыл.

Когда Даша явилась на кладбище, все уже было кончено. Огромная толпа стояла возле того места, где распростерлось тело мамаши. Ее перевернули на спину, и теперь народ с изумлением и страхом таращился на залитое кровью лицо. Пуля, видимо, попала в глаз, потому что его останки вытекли из глазницы и теперь засыхали на правой щеке.