Шрифт:
— Так что, стоять и ждать, пока они тут капище отгрохают?! — заорал Денис. — Пока нам всем, ссука, вообще обрезание сделают и свои флаги над правлением поднимут?! Так дождёмся, чего уж! Тебе что, Севастополя мало?! Тебе мало Севастополя, да, отец?!
Тогда Губинстарший ударил сына.
Игорь невольно охнул. Удар был не в наказание, а именно удар — как в драке. Дениса смело с ног и отшвырнуло метра на три, он кувыркнулся несколько раз в пыли и не сразу смог встать. Наступила полная тишина, лишь Кирокоров в ней по-прежнему надрывался, как дурачок на похоронах.
Игорь помог другу встать. Денис кривился. Но это была неприятная улыбка, а не гримаса боли, хотя из обеих углов рта у мальчишки текла кровь. Губинстарший с ужасом смотрел на это, кажется, хотел что-то сказать, но Денис опередил его. Встав лицом к замершим казакам, он отвесил земной поклон и, выпрямившись, с ядом сказал:
— Спасибо, старшие товарищи, за науку. Ааагромное. И пошли вы все… туда, откуда вышли.
С этими словами он повернулся к ним спиной и зашагал к строю ОМОНовцев. Как на параде, только что без отмашки и не чеканя шаг — впрочем, это затруднительно было бы старыми кроссовками. Все остолбенело смотрели ему вслед. А Денис через пару шагов вдруг… запел.
И все вздрогнули.
— Вставай, страна огромная, Вставай на смертный бой С фашистской силой тёмною, С проклятою ордой…— он сделал ещё два шага (Игорь физически ощутил: вот сейчас набирает воздуху..) — и рванул так, что солнце зазвенело в небе в ответ — как бронзовый щит, по которому с размаху ударили мечом.
Перед боем.
— Пусть ярость благородная Вскипает, как волна! Идёт война народная, Священная война!Он шёл на строй ОМОН не глядя. А вернее — глядя поверх голов, куда-то за мыс. Игорь и сообразить ничего не успел — просто обнаружил себя идущим рядом с Денисом. А по другую сторону шагал Сенька. И ещё кто-то. И ещё — из экипажа, и просто ребята и девчонки из станицы.
Мутная стена приближалась. У неё не было лиц. Даже у бегавшего впереди с мегафоном молодого капитана — без шлема — не было лица. Белёсое пятно.
И ещё были чёрные срезы стволов. И — песня Дениса. Он пел куплет, который в современном варианте исполнения выкидывают почти всегда. Уж слишком он откровенный… и злободневный.
— Как два различных полюса Во всём враждебны мы! За свет и мир мы боремся, Они — за царство тьмы! И юные голоса подхватили: — Пусть ярость благородная Вскипает, как волна! Идёт война народная, Священная война! — Гнилой фашистской нечисти Загоним пулю в лоб!— вдруг услышал мужской голос Игорь и удивлённо обернулся. Губинстарший нагнал сына. А следом… да, следом, выстраиваясь в плотный ряд, шли плечом к плечу остальные казаки. И новые голоса присоединялись к песне…
— Отребью человечества Сколотим крепкий гроб! Пусть ярость благородная Вскипает, как волна! Идёт война народная, Священная война!Киркорова больше не было слышно. И не было видно чёрных дырок. Капитан что-то кричал. Но и его не слышали… более того, похоже, его не слышали сами ОМОНовцы. Они как-то переглядывались, ворочали шлемами, линия щитов дрожала и колебалась.
Голос Дениса вдруг сорвался. Как будто треснул. Но Игорь, мельком взглянув на него, подхватил — ни о чём не думая, в голове была звонкая пустота, а в ней загорались строчки — алые на клубящемся чёрном фоне:
— Дадим отпор душителям Всех праведных идей! Насильникам, грабителям, Мучителям людей! И — вокруг ухнуло: — Пусть ярость благородная Вскипает, как волна! Идёт война народная, Священная война!Игорь не заметил, как и когда они прошли ОМОН. Глаза Дениса сияли, он кивал и смеялся, но почему-то больше не пел…
— Не смеют крылья чёрные Над Родиной летать! Поля её просторные Не смеет враг топтать!..Атаман Иргаш остановился перед сбившимися в кучку "СВОИ" ми. Те смотрели с тупой растерянностью, кое-кто продолжал двигать челюстью, пережёвывая жвачку. Иргаш внимательно осмотрел их и негромко сказал:
— Ну-ка, пакостники… бр-р-рысь.
Загремели падающие лопаты…
… Губин-старший обнимал Дениса, который смущённо отстранялся. Кажется, просил прощения. Игоря это не очень интересовало. Он подбежал и затряс друга за плечи:
— Ты… ты… ну ты дал! Ты…
— Я больше не смогу петь, — Денис улыбался и еле говорил, какой-то хрип давил наружу.