Теперь он возглавлял комиссию по борьбе с пьянством, или, как ее коротко называли моряки, «пьяную комиссию», — название в общем-то верное, потому что из трезвенников в ней оказался только председатель. Зато заместитель его, электромеханик Мерзляк, пил за двоих. Как-то в пьяном виде, желая нравиться молоденьким, он выкрасил свою седую шевелюру и бороду хной и стал напоминать обрюзгшего перса. В его обязанности входило сообщать по судовому спикеру о различных репрессиях против пьяниц, что он и делал исправно заплетающимся языком под дружный смех всего экипажа.

Матвей знал, что Евстратов ревностно выполняет распоряжение капитан-директора: в папке уже были собраны многочисленные доносы, рапорты, выписки о художествах Матвея — ведь он тоже не ангел: с кем-то осушил поллитру, вечером проскользнула в его каюту молодка и вышла только под утро, после выхода в море высосал с друзьями весь гидролизный спирт на технужды.

Но главная операция Евстратова с треском провалилась. Матвей ушел на берег на мотоботе «З», и добровольцы с наступлением темноты все глаза просмотрели, карауля «тройку» с подветренного борта, ярко освещенного, к которому обычно и причаливали все суда, подходившие к плавзаводу. А Матвей подошел с наветренного борта, и не на «тройке», а на каком-то МРСе — малом рыболовном сейнере, который ошивался в Усть-Хайрюзове.

Команда изнывала от безделья — чавыча еще не шла, ловить нечего — и при виде Матвея с его ящиками сильно оживилась. Капитан, молодой ительмен Вася Туйков со спутанной пышной черной, как вороново крыло, шевелюрой, тотчас отчалил от берега и взял курс в открытое море. Пили прямо на палубе, закусывая малосольной чавычей. Одну такую — в рост человека — вытащили на палубу, расстелили на досках и отхватывали ножами алые куски посочнее. За три часа, что шли до плавзавода, осушили пол-ящика и сожрали почти всю чавычу — на палубе валялся один хребет с головой. Матвей порадовался, что на МРСе оказалось всего четыре человека команды и что до плавзавода ходу три часа, иначе пришли бы с пустыми ящиками.

С наветренного борта караулил лишь один человек — вира-майна Крендель, но он стоил многих добровольцев, дремавших у другого борта. Вся операция заняла меньше пяти минут. На палубу сейнера упал строп, в него поставили ящики и влез Матвей, что категорически воспрещалось. Будь тут инспектор по технике безопасности Пахомов, он упал бы в обморок. Коротков, paботая малой лебедкой, проворно поднял строп на палубу и поставил его в тени надстройки. Сейнер тут же развернулся и, обогнув корму, стал заходить с подветренного борта, отвлекая внимание. Вася базлал в мегафон как оглашенный, допытываясь, где стоит плавзавод «Блюхер». Ему что-то разъясняли, а в это время на противоположном борту ящики с водкой споро снесли вниз и спрятали в служебной каморке Матвея, где к тому же чернела грозная надпись: «Посторонним вход воспрещен!» Тут уже были разложены вареные клешни — увесистые лапы камчатского краба — четырех хватало, чтобы наесться до тошноты, сплошной белок. Так, безмятежно похлебывая рисовую вьетнамскую и рассказывая друг другу интересные истории из морского быта, и скоротали они время до рассвета.

Поднимаясь в свою каюту, Матвей на узком трапе нос к носу столкнулся со встрепанным Евстратовым. Именно ему, как стало известно, и была поручена операция по захвату Матвея с поличным.

— Вы? Вы… — он выпучил глаза. «Болван болваном. Зеркало бы ему сейчас». — Откуда вы?

— С берега, — Матвей дохнул на него перегаром. — Друга вот встретил, задержался малость.

— На чем же прибыли?

— На жучке каком-то… не помню. А что случилось?

Евстратов заглянул за спину Матвея, будто ожидал увидеть там ящики с водкой, хотел еще что-то спросить, но скрипнул зубами и ринулся вниз.

Вторая операция прошла не так чисто — в дело вмешался случай. Забрав из магазина последние два ящика с той же рисовой (продавщица удивлялась: «Везем и везем ее, а с флотилий так и подчищают, уже пять планов выполнили!»), Матвей обвязал их бечевкой и на мотоботе отправился обратно. Однако на полпути попросил старшину подчалить к траулеру, приписанному к флотилии, который как раз попался на пути. К плавзаводу было приписано четыре траулера. Двоих капитанов из четырех Матвей знал, а этот, казах Бисалиев, на чей траулер он попал волей случая, был ему, к несчастью, незнаком, и о нем ходили противоречивые слухи. Но деваться некуда — на горизонте вырастала громада плавзавода, и ехать туда средь бела дня с ящиками, на которых красуются хоть иностранные, но до боли знакомые каждому моряку надписи, было безумием. Все равно что прямо с этими ящиками впереться в кают-компанию во время собрания.

Матвею бросили штормтрап, помогли поднять и поставить ящики на палубу. Подхватив их, он направился в каюту капитана.

— Слышал, слышал о тебе, — встретил его капитан, смуглый крепыш с изрезанным морщинами волевым лицом и мохнатыми бровями. — Ну что ж, будем знакомы. А это что у тебя?

— Водка, — просто ответил Матвей, садясь и закуривая. — Рисовая, вьетнамская. Другой на берегу нет.

Бисалиев медленно поднялся, лицо его побурело, узкие глаза налились бешенством.

— Что?! На судне водка? Да если бы я знал, что у тебя эта гадость, я бы мотобот и близко к борту не подпустил! Рисовая, вьетнамская!

Матвей так и не понял, то ли он разгневался на рисовую водку, то ли на него лично.

— Бек Назарович, — заговорил он умиротворяюще. — Ты же знаешь, у многих на плавзаводе то день рождения, то на берегу наследник образовался, то еще какой праздник… Без сивухи никак. Вот и попросили меня люди.

— На это предусмотрен резерв капитан-директора! По такому случаю выдается бутылка! — Бисалиев забегал по каюте.

— Весь резерв Винни-Пух давно высосал. Жди от него бутылку! Даже спирт у радистов отбирает.