Они вошли, не прерывая дискуссии.

— По-моему, новая книга нашего корифея Маднюка свидетельствует…

— Маднюк го-го, — безапелляционно прервал его Овин.

Оба в очках. Глазки у Лейпцига маленькие, темные, словно перепуганные, личность лодочкой. У Овина анфас лягушачий с широким ртом, кудрявая шевелюра с залысинами, глаза сонные с перекосом.

Противень поставили прямо на пол, на рассыпанную деньгу вокруг расположили бутылки, стаканы и возлегли — так было удобнее пить и отключаться. Иноземцев, который недавно притащился вслед за Матвеем на Север и теперь жил у него в углу, прервал наконец свое печатание и подполз к противню.

Сейчас он занимался научными исследованиями причин органической тяги человека к алкоголю.

Матвей с сочувствием относился к его изысканиям. Он же и принес ему вырезки из газеты, где рассказывалось о японце в организме которого любая пища превращалась в алкоголь, и он ходил вечно пьяный, пока хирурги не вырезали ему «алкогольные» железы.

— Мне бы эти железы! — мечтательно рассматривал тот газетную вырезку. — С ними ведь никакие указы не страшны…

В противоположном углу жил некий Шутинис — это он спал в другой комнате в дырявых носках. Но звон стаканов и бульканье его разбудили, он появился на пороге, бессмысленно озирая комнату выпученными мутными глазами.

Матвей ничем не мог объяснить подобное странное явление, но его по каким-то неуловимым признакам находили всякие шизики, прибивались к нему, присасывались и подолгу жили, пользуясь широтой и безалаберностью его натуры. Во Владике у него в углу жили сначала изобретатель кукурузосажалки Иващенко («Десяток агрегатов может засеять всю страну!»), потом анализатор перемещения кадров Букин, потом вождь мирового преобразования Тимофей. Все это были люди не плохие, безобидные, но с какой-то уж очень дивной судьбой.

Изобретатель, например, пил мало, зимой и летом ходил в сандалиях без носков, чем жил — неизвестно, но каждый день аккуратно являлся в ресторан и заказывал салат из капусты. Если официантка, раздраженная таким мизерным заказом и вообще его странным видом, делала ему замечание, что являться в ресторан без носков неприлично, он тотчас вытаскивал из кармана пару новых носков, даже с ярлыком, и хлопал на стол: «А я с носками!»

Анализатор пил крепче и тоже жил неизвестно на что, но каждое утро покупал пачку свежих газет и внимательно их прочитывал, изучая всякое смещение и перемещение кадров. Почему-то именно в этом деле он обладал феноменальной памятью и мог назвать руководителя любой области и края не только в данный период, но и в любой отрезок времени. Сегодня ты великий чин, а как полетел с постов, то упоминание о тебе хлорофосом из всех энциклопедий вытравят, и если где и останешься, то разве по недосмотру. Бывало так, что где-то спор возникал до мордобития и требовалось его разрешить. Слово анализатора в таком случае считалось крепче архивной справки с печатями и вознаграждалось бутылкой, которую он торжественно приволакивал в комнату Матвея.

Тимофей был передовым бригадиром еще в те времена, когда Матвей работал в «Амурском воднике» и не раз писал о нем. Падение его началось, когда одна центральная молодежная газета печатала о нем большой очерк «Тимофей — горячее сердце». Его избрали делегатом какой-то конференции. Дали ему слово — передовой бригадир, рабочая косточка, железный стержень. Железный стержень как вылез на трибуну да пошел брякать не по шпаргалке, а от ума, который за разум зашел, о мировом преобразовании — еле с трибуны его стащили. Тут же отвезли, проверили — вменяем, но порет ахинею и стоит на своем. Подлечили немного и выпустили, и пошел бродить по белу свету Тимофей — горячее сердце, пока Матвей не подобрал его аж во Владивостоке у какой-то урны, привел домой и отогрел. А с виду парень хоть куда, можно снова на конференцию, только через каждые полчаса глотает нитроглицерин — посадил горячее сердце на горькой — да глаза разъезжаются и лихорадочно блестят: сразу видно, на трибуну выпускать нельзя даже со шпаргалкой.

А теперь вот жили Иноземцев и Шутинис. Иноземцев как приехал по вызову Матвея, сразу на полмесяца закатил голодовку, все сидел в углу и сосредоточивался. Потом стал печатать талмуд «Звезды и мы», в котором подробно рассказывалось, под какой звездой кто родился, каким характером обладает и что его ожидает за поворотом. Так Матвей узнал, что родился он под знаком Близнецов, то есть воздуха, покровитель у него Меркурий, бог торговли, искусств и жуликов, знаток тайн магии и астрологии, что Близнецы умны, схватчивы, имеют разносторонние интересы и среди них обретаются великие люди и гении.

До чего же хитрая наука астрология! Как ни примеряй, а что-нибудь подойдет, особенно если очень хочешь поверить. А кто не верит в глубине души, что он гений?

О работе Иноземцев не заговаривал, но в перерывах между голодовками ел и пил исправно. Правда, он подрядился вылечить гипнозом и голодовкой не то от артрита, не то от радикулита одного местного бюрократа, заставил беднягу поститься и ходил регулярно морочить ему голову сеансами гипноза, в результате почти убедил его, что тот вылечился. Позже больного с сильнейшим приступом уже не артрита, а целого букета болезней увезли в больницу, но и тут Иноземцев выкрутился, объяснив все происками межзвездных сил.

Сейчас, жадно пожирая утиную гузку, он доказывал, что нужно питаться только сырой крупой или пшеницей.

— Утром две морковки, на обед горсть распаренной крупы, на ужин яблоко, и проживешь двести лет. У меня статья есть.

— А если тебя кормить отрубями? — заинтересовался диктор. — Сколько протянешь?

— Еще спартанцы питались так! — размахивал обглоданной костью Иноземцев. — После целого дня военных упражнений они получали по горсти зерна и удовлетворялись этим.

— Кстати, спартанцы жили в среднем до тридцати лет, — вставил Матвей.