Стихотворения
вернуться

Ходасевич Владислав Фелицианович
Шрифт:

Пролог неоконченной пьесы

Андрею Белому

Самая хмельная боль — Безнадежность, Самая строгая повесть — Любовь. В сердце Поэта за горькую нежность С каждым стихом проливалась кровь. Жребий поэтов — бичи и распятья. Каждый венчался терновым венцом. Тот, кто слагал вам стихи про объятья, Их разомкнул и упал — мертвецом! Будьте покойны! — все тихо свершится. Не уходите! — не будет стрельбы. Должен, быть может, слегка уклониться Слишком уверенный шаг Судьбы. В сердце Поэта за горькую нежность Темным вином изливается кровь… Самая хмельная боль — Безнадежность, Самая строгая повесть — Любовь. 12 декабря 1907 Москва

Сборник «Счастливый домик» (1914)

Жене моей Анне

Пленные шумы

Элегия
Взгляни, как наша ночь пуста и молчалива: Осенних звезд задумчивая сеть Зовет спокойно жить и мудро умереть, — Легко сойти с последнего обрыва В долину кроткую. Быть может, там ручей, Еще кипя, бежит от водопада, Поет свирель, вдали пестреет стадо, И внятно щелканье пастушеских бичей. Иль, может быть, на берегу пустынном Задумчивый и ветхий рыболов, Едва оборотясь на звук моих шагов, Движением внимательным и чинным Забросит вновь прилежную уду… Страна безмолвия! Безмолвно отойду Туда, откуда дождь, прохладный и привольный, Бежит, шумя, к долине безглагольной… Но может быть — не кроткою весной, Не мирным отдыхом, не сельской тишиной, Но памятью мятежной и живой Дохнет сей мир — и снова предо мной… И снова ты! а! страшно мысли той! Блистательная ночь пуста и молчалива. Осенних звезд мерцающая сеть Зовет спокойно жить и умереть. Ты по росе ступаешь боязливо. 15 августа 1908 Гиреево

Ущерб

Какое тонкое терзанье — Прозрачный воздух и весна, Ее цветочная волна, Ее тлетворное дыханье! Как замирает голос дальний, Как узок этот лунный серп, Как внятно говорит ущерб, Что нет поры многострадальней! И даже не блеснет гроза Над этим напряженным раем, — И, обессилев, мы смежаем Вдруг потускневшие глаза. И всё бледнее губы наши, И смерть переполняет мир, Как расплеснувшийся эфир Из голубой небесной чаши. 3 (или 10) апреля 1911 Москва
* * *
Когда почти благоговейно Ты указала мне вчера На девушку в фате кисейной С студентом под руку, — сестра, Какую горестную муку Я пережил, глядя на них! Как он блаженно жал ей руку В аллеях темных и пустых! Нет, не пленяйся взором лани И вздохов томных не лови. Что нам с тобой до их мечтаний, До их неопытной любви? Смешны мне бедные волненья Любви невинной и простой. Господь нам не дал примиренья С своей цветущею землей. Мы дышим легче и свободней Не там, где есть сосновый лес, Но древним мраком преисподней Иль горним воздухом небес. Декабрь 1913

Зима

Как перья страуса на черном катафалке, Колышутся фабричные дымы. Из черных бездн, из предрассветной тьмы В иную тьму несутся с криком галки. Скрипит обоз, дыша морозным паром, И с лесенкой на согнутой спине Фонарщик, юркий бес, бежит по тротуарам… О, скука, тощий пес, взывающий к луне! Ты — ветер времени, свистящий в уши мне! Декабрь 1913
* * *
В тихом сердце — едкий пепел, В темной чаше — тихий сон. Кто из темной чаши не пил, Если в сердце — едкий пепел, Если в чаше тихий сон? Все ж вина, что в темной чаше, Сладким зельем не зови. Жаждет смерти сердце наше, — Но, склонясь над общей чашей, Уст улыбкой не криви! Пей, да помни: в сердце — пепел, В чаше — долгий, долгий сон! Кто из темной чаши не пил, Если в сердце — тайный пепел, Если в чаше — тихий сон? 3 августа 1908 Гиреево

Матери

Мама! Хоть ты мне откликнись и выслушай: больно Жить в этом мире! Зачем ты меня родила? Мама! Быть может, всё сам погубил я навеки, — Да, но за что же вся жизнь — как вино, как огонь, как стрела? Стыдно мне, стыдно с тобой говорить о любви, Стыдно сказать, что я плачу о женщине, мама! Больно тревожить твою безутешную старость Мукой души ослепленной, мятежной и лживой! Страшно признаться, что нет никакого мне дела Ни до жизни, которой ты меня учила, Ни до молитв, ни до книг, ни до песен. Мама, я всё забыл! Всё куда-то исчезло, Всё растерялось, пока, палимый вином, Бродил я по улицам, пел, кричал и шатался. Хочешь одна узнать обо мне всю правду? Хочешь — признаюсь? Мне нужно совсем не много: Только бы снова изведать ее поцелуи (Тонкие губы с полосками рыжих румян!), Только бы снова воскликнуть: «Царевна! Царевна!» — И услышать в ответ: «Навсегда». Добрая мама! Надень-ка ты старый салопчик, Да помолись Ченстоховской О бедном сыне своем И о женщине с черным бантом! <осень 1910>

Закат

В час, когда пустая площадь Желтой пылью повита, В час, когда бледнеют скорбно Истомленные уста, — Это ты вдали проходишь В круге красного зонта. Это ты идешь, не помня Ни о чем и ни о ком, И уже тобой томятся Кто знаком и не знаком, — В час, когда зажегся купол Тихим, теплым огоньком. Это ты в невинный вечер Слишком пышно завита, На твоих щеках ложатся Лиловатые цвета, — Это ты качаешь нимбом Нежно-красного зонта! Знаю: ты вольна не помнить Ни о чем и ни о ком, Ты падешь на сердце легким, Незаметным огоньком, — Ты как смерть вдали проходишь Алым, летним вечерком! Ты одета слишком нежно, Слишком пышно завита, Ты вдали к земле склоняешь Круг атласного зонта, — Ты меня огнем целуешь В истомленные уста! 21 мая 1908 Москва