Нелегкие решения

Аннотация

19 Чеса, Год Перчатки — Что произошло? — задал вопрос седобородый мермен. — Сахуагины, — ответил Шемсен. Еще вчера в прорезающих шельф каналах, исходящих от Уотердипа, располагалось двадцать два сторожевых поста. Сегодня их осталось двадцать один. Мермен нахмурился в дрожащих тенях мягкого, зеленоватого сияния живых ламп, которые он и его спутники сняли с упряжи морских скакунов. В сорока фатомах над их головами, сквозь дымку планктона, над спокойным небом плясала луна. На заре все было иначе. — Они пришли со шквалом, — объяснил Шемсен. Морской эльф, бежавший из теплых вод и более десяти лет назад нашедший в Уотердипе убежище, он достаточно хорошо владел местным подводным диалектом. — Мы только подняли головы, а они уже были здесь. Сахуагины были не единственным морским народом, скрывавшимся в тяжелых водах падающих с небес. Любой умный охотник плывет с дождем — мермены, морские эльфы, силки, дельфины. Хотя сахуагины, пожалуй, лучше других умели скрывать свою вонь в потоках пресной воды. — Их было больше с самого начала. Мрачная гримаса мермена поглотила все его лицо. — Ты выжил. Такие вещи никому не нравится признавать, но один на один сахуагины сильней и мерменов и морских эльфов. Если патруль Шемсена застали врасплох превосходящие силы врагов, выживших не должно было остаться вовсе. Шемсен пожал плечами, и из порезов на серебристо-зеленой коже выступила кровь. — Что случилось, то случилось. — Фатализм присущ живущим в соленой воде. — Они торопились уничтожить буй, и не остались кормиться. Помощник седобородого опустил трезубец к изуродованному телу морского эльфа. Шемсен закрыл глаза, вспомнив как Пешхет, оставляя за собой след из собственной крови, встал между ним и смертью. Повернувшись, прежде чем вновь открыть их, он обнаружил что стоит, глядя на обломки буя. — Мы слышали, как он раскололся, — сказал мермен, угадывая мысли Шемсена. — Пройдет не меньше десятидневки прежде, чем маги Уотердипа сделают новый — и на эти дни приходится прилив Прихода Флотов. Пока не создана замена, здесь останется прореха в защите Уотердипа. Небольшая, но все-таки. Да еще сахуагины! Что они делают так далеко на севере? Шемсен повернулся; теперь они стояли лицом к лицу. Между ними проплыла влекомая подводным течением струя планктона. Рядом плыли креветки, а стайка молодой сельди следовала за ними. Беседа прервалась, Шемсен и мермен оба перекусили сельдью. Воля Амберли: только глупец не обращает внимания на Ее дары. — Может ли кто из нас сказать, что понимает разум сахуагина? — наконец произнес Шемсен. — Хорошо сказано, морской эльф, — заметил помощник мермена. — Храни нас Эдро! — Он прикоснулся к кроваво-красному коралловому амулету своего бога. — Мы надеялись, что Уотердип вне пределов их досягаемости. Шемсен не знал эту четверку. Будь они в родных водах — спокойных, кристально чистых южных морях — они бы обошли друг друга стороной. Но теперь и морские эльфы, и мермены отступили на север, гонимые загадочным врагом — не сахуагинами, во всяком случае, не только сахуагинами. — Может статься, они бегут от чего-то, что больше и страшнее их самих. Помощник сжал коралловый амулет в кулаке, но седобородый оказался покрепче. — Пусть они сунутся в Гавань Уотердипа. Один глаз ослеп, но им все равно туго придется. Ты говоришь, вас было меньше — но они понесли потери, а ты выжил. Им понравится рассказывать акулам про это . Седой взмахнул рукой, намереваясь хлопнуть Шемсена по плечу. Превозмогая раны, Шемсен приготовился к удару. Его сердце забилось вдвое быстрее, мышцы расслабились, и все же он не сдержавшись, поморщился. — У меня есть мазь, — сказал седобородый, и один из двух младших подплыл с запечатанной воском раковиной в руках. Шемсен пожал плечами, стряхивая руку и отказываясь от предложения. — Я займусь собой, когда доберусь до гавани. — Ты сможешь плыть и не отставать? — Либо смогу, либо нет. Я и прежде плавал в одиночку. Здесь я ждал только, пока кто-то не придет проверить, что случилось, и не освободит меня. Это мой пост для Уотердипа. Никто не скажет, что я оставил его. Старый мермен покачал головой. Его род придерживался собственных обычаев. Они были храбры при необходимости, и верны долгу, но что в воздухе, что под водой понятия о чести у всех разные. — Возьми скакуна, если нужно, — бросил седобородый уже сидя на своем морском коне, — или держись за плавник. Все четверо мерменов поднялись со дна. — Вы никого не оставите тут? — Буй уничтожен, морской эльф. Слепое пятно, конечно, но небольшое. Если сахуагины достаточно хитры, чтобы вернуться, не потревожив глаза других буев, пусть опробуют внутреннюю защиту. До Прихода любой, кто находится здесь, будет одинок как в Сокровищнице Амберли. Я не заставлю никого пропадать без толку. Шемсен вздохнул, окатив жабры холодной водой. Только глупец отвергает дары Амберли. * * * В гавани Уотердипа не найти рифов или зарослей водяных растений, и несмотря на усилия всех живущих — под и над водой, неприятный вкус и грязноватый оттенок не являются чем-то необычным. Шемсен никогда не забывал, что он беглец, лишенный дома. Даже собственное жилище напоминало об этом. Когда морские эльфы впервые попросили убежища у Уотердипа, гильдия магов выбила ровные ниши в утесах, давших бухте ее имя. На нишу была натянута сеть, не позволяя волнам украсть то немногое, что он собрал за десятилетнее изгнание. Шемсен делил пещеру с другим морским эльфом. Эшоно попался акулам во время их долгого отступления к Уотердипу. Их выжившая целительница сделала что могла, но самое необходимое — месяц отдыха и хорошее питание — были им недоступны. Ногой он больше пользоваться не мог. В гавани это ему не слишком мешало, но не позволяло участвовать в патрулях, которые изгнанники считали своим правом и обязанностью. Вместо этого, он приучился действовать в качестве посредника на суше, разбираясь в спорах и недоразумениях, постоянно преследовавших морских эльфов в их безопасном, но таком странном, убежище. Странной парой они были, Шемсен и Эшоно, единственно объединенные уничтоженной деревней и тяжким путем в холодные воды. Но в эти дни и такой малости было достаточно. — За Пешхета, — провозгласил Эшоно, салютуя погибшему эльфу раковиной с пастой. — Пока мы живы, мы помним его. Он глотнул. Шемсен вторил ему. — Говорю тебе, друг мой, ты должен взять жену, чтобы было кому помнить нас, — мрачно пошутил Шемсен. Он, Шемсен Скиталец, шутит! Его жаберные щели изумленно задрожали. Как бы ни было это странно, он стал считать калеку-Эшоно другом. — Только после тебя, — ответил Эшоно, зачерпывая еще одну порцию пасты из плававшей между ними чаши. — И ни днем раньше. — Слишком стар. — Сколько тебе? Четыре сотни? Пять? — Я чувствую себя старше, — честно ответил Шемсен. — Тем больше причин. Женись. Заведи семью, пока еще не поздно. Шемсен опустил голову, жест понятный большинству беженцев. Все они несли на себе шрамы, секреты и вину за то, что выжили там, где погибли другие. Для Шемсена это было даже более верно, чем для прочих. Его дружба, какой бы она ни была, с Эшоно выдержала потому, что тот хорошо понимал, где лежит грань, которую нельзя переходить. — У меня есть бальзам, — сказал Эшоно, меняя тему. Он достал из-под гамака сосуд. — Получил в одном из храмов поверхности. Не так хорош, как то, что делает Алд Дессина, но тебя заштопает. Там почти пусто, можешь взять остатки, если хочешь. Эшоно отдал так много мяса акулам, что его рана никогда не заживет полностью. Его перенапряженная кожа трещала каждый раз, когда он напрягался. Бальзам Эшоно тратил чашами, и вскоре стал специалистом во всем, что касалось жрецов, целителей и зелий. Шемсен, чьи раны в нескольких местах доходили до костей, принял горшочек размером с кулак. — Я ухожу. — Так скоро? Тебе нужен отдых. — Разуму больше, чем телу. Вернусь когда вернусь. — Шемсен взял трезубец, и оттолкнулся к открытому углу сети. На полдороги он обернулся, и проговорил. — Спасибо за мазь. Ты хороший друг, Эшоно. Не следуй за мной. — Я бы и не стал, — заверил его Эшоно, глядя с мальчишеским любопытством. — Осторожно, Шемсен. Нас так мало осталось. Каждый очень ценен. Шемсен выплыл из ниши. Мрачные мысли тянули его вниз, и он опускался все ниже и ниже, скоро миновав глубочайшие из обитаемых ниш. Здесь, чтобы видеть дальше собственных ног, требовалась лампа, если конечно в распоряжении путника не было чувств иных кроме зрения. Естественно, тот, кто не полагался на глаза, даже если он выглядел точь-в-точь как морской эльф, эльфом быть никак не мог. Шемсен приложил немного целительной мази Эшоно к самым легким из своих ран. Не являющийся морским эльфом не мог выносить бальзамы Алд Дессины. Но зелье сухопутных — липкая мазь, жалившая, но не обжигавшая — не навредит ему, если ей пользуется Эшоно. Шемсен обработал раны, и выпустил из рук опустевшую баночку, пошедшую ко дну гавани. Когда жжение прекратилось, он поплыл прочь. Корабли отбрасывали под водой тени. Шемсен скрывался в темноте, пока не добрался до основного канала. Таиться и обманывать — такова была привычка его рода. Никто, включая Эшоно, не подозревал его. Когда он в первый раз появился в Уотердипе, его коснулся один из могущественнейших магов Фаэруна — как и всех беглецов, прежде чем им предоставили убежище. Он ускорил пульс, расслабил кожу и приготовился умереть, но маг пропустил его. И почему нет? В воде и над водой, большинство не верили даже в существование таких, как он. Сахуагин выглядящий как морской эльф? Страшные истории для непослушных детишек. Среди сахуагинов, имеющих облик эльфов маленти терпели изредка, поскольку сахуагины нуждались в шпионах. Но даже среди них это считалось проклятием, а не благословением. Молодых заставляли проплывать мимо мест, где жили и обучались маленти. Славь Секолаха, дающего верным Ему все, что нужно для служения Ему. Благодари Секолаха, что Он не сделал тебя маленти. Само слово означало — урод, — и Секолах в мудрости своей, пусть и не в милосердии, постановил, что мучениям маленти не длиться долго. Облик эльфа был смертелен. В мерках солнц и приливов Шемсен был младше Эшоно, но Эшоно считался юношей, а Шемсен — мужчиной, близящимся к концу лучших лет. Внутри он чувствовал себя стариком. Наверху появились мермены. Лоцманы, их работа заключалась в том, чтобы проводить корабли по каналу в открытую воду. Шемсен нырнул, уклоняясь от поднятых веслом водоворотов. В безопасности под бурлящей водой, он поплыл к Глубоководному острову, и подземному маяку, стоявшему у расщелины называвшейся Сокровищницей Амберли. Сейчас, за неделю до Прихода Флотов, самые разнообразные существа совместно готовились к моменту, когда Уотердип преподнесет ежегодные дары Амберли, Богине Моря. Двадцать барж или даже больше стояли кольцом над маяком, глубоко осев в воду под тяжестью подношений от наземников и матросов, гильдий и магазинов, магов и жрецов. Внизу творилось то же самое. Большинство подводных обитателей передавали свои дары на баржи, или привязывали их к гигантской сети, которую сейчас растягивали под кораблями. В Канун Прихода, когда пожертвования сбросят в воду, все живущие в ней подплывут к сети, дабы увериться, что ни один из даров не попадет мимо. Ничто не могло быть хуже, чем предназначавшаяся Амберли жертва, не погрузившаяся в Ее Сокровищницу. Наземники говорили о союзах среди своего пантеона, и пытались «ради успокоения своих страхов» найти и для Амберли зримое и ясное место. Жители моря видели яснее. Никто из них не поклонялся Королеве Океанов. Она была самим воплощением океанов, и Она всегда добивалась своего. Плетущие сеть окликнули Шемсена, когда он приблизился. Знает ли он, где находится? Может, он потерялся? Или намеревается совершить самоубийство? Он посоветовал им, словами как острые камни гавани, советуя заниматься своим делом. Некоторые ответили в том же духе. Морская эльфийка «ее имени он не знал», откинула краешек сети, позволив ему проплыть внутрь через еще не зашитый разрыв. — Мир тебе, — бросила она ему вслед. — Мир твоей боли. Ее слова не были традиционным приветствием среди морских эльфов. На то Шемсену было плевать. К тому времени, как он оставил ясли сахуагинов, чтобы украсть себе место в деревне морских эльфов, он знал их традиции и презирал их — все без исключения. Почти столетие он жил среди них, и тошнотворное отвращение отступало, лишь когда ему удавалось ускользнуть, и оставить тщательно завязанную узлами веревку там, где ее мог найти другой сахуагин. Он носил свои приказы на шее, и эльфы — трижды проклятые глупцы — восхищались его предательством настолько, что просили связать похожие узоры и для них. И тогда, безлунной ночью, когда море вдруг стало слишком тихим, облако, словно чернила со всех когда-либо плывших каракатиц, опустилось на деревню. Оно забивало и жабры и ноздри. Но даже отсутствие воздуха оказывалось не самым худшим. В облаке были когти — или клыки, или клинки — Шемсен так и не узнал. Он не увидел, что нанесло ему удар. В тот момент он предположил, что это какой-то новый дар, полученный жрицами сахуагинов от Секолаха. Несомненно, сам он выжил потому, что был сахуагином, крепче любого морского эльфа, и благословленный истинными органами чувств под кожей маленти. Шемсен ожидал найти вне облака сахуагинов, но обнаружил лишь акул, учуявших запах крови, и обезумевших настолько, что никакому маленти не по силам было подчинить их своей воле. Все оставшиеся силы Шемсена ушли на то, чтобы не поддаться их зову, когда акулы врезались в ряды спасающихся морских эльфов. Ни тогда, ни после, он так и не смог понять, почему же он не откликнулся на зов; разве что — как бы не презирал Шемсен своих знакомых, он не хотел стать для кого-то последним видением в жизни. Истощенный внутренней борьбой, он без чувств опускался на дно моря. Когда его глаза вновь открылись, смертоносное облако ушло, и он был не один, и не среди сахуагинов. Горстка жителей деревни выжила. Все ошеломлены и подавлены горем. Шемсену не составило труда занять среди них позицию лидера, и повести на запад, по господствующему течению, к не виденному им десятилетиями обиталищу сахуагинов. Он предвкушал почести, которых удостоится маленти, докончивший то, что оставили недоделанным облако и акулы. Десятью днями позже, они проплыли над пустынными, разрушенными коралловыми садами. Не меньше года прошло с тех пор, как сородичи Шемсена проплывали по древнему дому, и он, неожиданно оказавшийся в большем одиночестве, чем полагал возможным, не стал сообщать своим спутникам, что случилось. Верно, прошлой весной он не обнаружил плетения с инструкциями, но в этом ничего из ряда вон выходящего не было. За столетия, которые Шемсен шпионил за морскими эльфами, он нередко четыре, а то и пять или шесть лет был лишен контактов. Он даже не предполагал, что происходит что-то неладное. Что случилось с его родом так и осталось тайной. Если кто и спасся, они не оставили ему никаких сообщений. Однако Шемсен не думал, что уцелевшие были. Зная, что было здесь раньше, он всюду находил следы насилия и разрушений. Сахуагины воевали друг с другом, во славу Секолаха, объявившего, что лишь сильнейший и храбрейший должен выжить, но ни в одной из многих историй, которые Шемсен помнил наизусть, сахуагины не оставляли и не превращали в прах завоеванное. Походило на то, что обе деревни, и сахуагинов и эльфов, разрушены одним и тем же неведомым врагом, общим врагом. Смертному разуму не стоит даже пытаться представить, что за врага могут разделить сахуагины и морские эльфы. Шемсен не стал ближе морским эльфам в тот день над уничтоженной деревней. Ни сочувствие, ни сожаления по ушедшему, не входили в природу сахуагинов, а именно сахуагином был Шемсен, внутренне, если не внешне. Тем не менее, сахуагин в одиночестве никто, и оказавшись перед выбором между ничем и морскими эльфами, Шемсен выбрал эльфов. Он сделал их своими, повел их на север, к знаменитому Уотердипу. Когда они добрались до цели, ненависть в нем превратилась в нечто, похожее на симпатию. Так что он развернулся, и откликнулся, — и тебе мир для твоей боли, — прежде чем уйти в глубину. Шемсен слышал, что совсем недавно — шестнадцать лет назад, Сокровищница была водоворотом, выплескивавшимся наружу или засасывавшим все внутрь, в зависимости от прилива. Она пожирала любой неудачливый корабль, оказавшийся в пределах досягаемости. Затем в Уотердип прибыли мермены. Во имя безопасности, их шаманы избавились от водного вихря, и пробили дыру размером с корабль в почивальне богини. Таковы мермены. Полулюди, полурыбы, полубезумцы. Но они также были беглецами, с рассказами о черной воде и опустошении отягощавших их воспоминания. Возможно, они как раз точно знали, что делают. Шемсен погружался, пока вода не изменилась. Тяжелая, холодная, но покалывающая солью, самая восхитительная, которую только втягивали его жабры. Он знал, что будь тут свет, он мог бы увидеть дно. Если бы был свет… Темнота в Сокровищнице Амберли была не просто отсутствием света. Здесь царила тишина, в ушах Шемсена и чувствительных местах по бокам. Он не ощущал, плывет ли он вверх, вниз или вбок. Маленти! Женский голос, прекрасный и смертоносный, окружил Шемсена в его движении сквозь воду. Маленти, почему ты здесь? Зачем беспокоишь меня? Или Акула уже не слышит твоих жалких молитв? Шемсен собрался с мыслями, но Морской Королеве не нужны были слова. Она вплыла в его разум, вобрала ответы из памяти. Шемсен сказал правду мермену два дня назад, только не всю. Сахуагины застали патруль врасплох. Эльфы уступали числом, они были обречены, но Шемсен сражался вместе с ними, пока не остались лишь он и двое сахуагинов. Итог оказался куда лучше, чем он ожидал от таких, как Пешхет. Одним из уцелевших сахуагинов была желтохвостая жрица. Когда все ее внимание обратилось на него, она поняла. Милостью Секолаха, жрица узнала истинную природу Шемсена. Маленти! Дарованная божеством сила позволяла ей подчинить его, и поскольку он предпочитал умереть свободным, а не игрушкой жрицы, Шемсен бросил оружие. Почему он противостоял им, приказала она отвечать, и Шемсен упрямо возразил, что она не из его деревни, не его барона или принца. Он больше обязан врагам, среди которых живет, чем чужакам. Она потребовала название деревни. Шемсен ответил, и назвал имена барона и принца. — Принц Криинуар сделал неверный выбор, — сообщила жрица. — Он стал мясом, и все кто последовали за ним, стали мясом. Теперь ты служишь принцу лакховасу. Шемсен не узнал имени, что, в общем-то, ни о чем не говорило, однако лакховас было не имя, принятое среди сахуагинов, или даже маленти. Он с трудом мог представить принца с таким неподходящим именем, пока не подумал о судьбе принца Криинуара и черной туче. — Решай, маленти! — сказала жрица, угрожая Шемсену амулетом из акульего зуба, который носила на груди. Неужто он и вправду поверил, что избежит судьбы маленти? Секолах призвал сахуагинов, дабы те возвеличивали Его славу. Он призвал маленти возвеличивать сахуагинов. Шемсен будет служить этому новому принцу лакховасу и его жрице по своей воле… или как опутанный заклинаниями раб. Гордость, понятная только маленти, вздернула эльфийский подбородок Шемсена, открыв мягкое, незащищенное горло, и отвела его руки за спину в жесте подчинения. Жрица приняла мудрый выбор Шемсена, лишь немногое добавив к ранам, которые он уже носил. Она напомнила ему о роли шпиона, и спросила, что ему известно о Уотердипе. — Принц лакховас собирается преподать живущим на суше урок о море. Нам поручено отыскать безопасный проход для единственного надводного корабля и плотов. Как пройти сквозь эту защиту? Жрица указала на окутанный пеной буй, и без дальнейших понуканий Шемсен рассказал, как сила, которую дало ей благословение Секолаха, может его уничтожить. Шемсен не стал добавлять, что одного корабля и всех сахуагинов, живущих в море, не хватит против силы Уотердипа. Он сомневался, что жрица поверила бы ему. Одной из немногих черт которую морские эльфы и сахуагины разделяли, было впитавшееся в кровь презрение к магии, а именно магия составляла величайшее могущество города. Шемсен подумал, что все неплохо обошлось — он послужил неизвестному принцу, на самом деле не предав холодную гавань, по невероятному стечению обстоятельств ставшую его домом, но жрица еще не закончила. — Корабль и плоты еще не все. Принц лакховас повелевает другой армией… Много лет прошло с той поры, как выживание Шемсена зависело от его умения читать эмоции на невыразительном лице сахуагина, и все же он готов был поклясться «даже богине, читавшей сейчас его мысли», что жрица боялась второй армии нового принца, и еще больше боялась самого принца. Он начал задумываться, что ему стоит предпринять, если сейчас она потребует, чтобы он плыл с ней. Смерть может стать предпочтительнее, чем служение принцу, нагнавшему такого страха на желтохвостую жрицу. Однако она не потребовала от него такого выбора. — Принц лакховас приказал атаковать спустя одиннадцать дней. Будет празднование? Шемсен кивнул, задумавшись сколько других маленти шпионят за Уотердипом. — Канун Прихода Флотов. Гавань будет в беспорядке и пьяна. Хороший выбор для неожиданного нападения. — Разумеется, — резко бросила жрица, напомнив Шемсену о презрении, которое сахуагины без исключения испытывали к маленти. — Я буду ждать тебя здесь, когда солнце сядет после этого Прихода, и ты поведешь в гавань вторую армию. Не исполнишь приказа — и Секолах найдет тебя в смерти. Он найдет тебя, и приведет к принцу лакховасу. Воспоминание эхом отдавалось в мозгу Шемсена, перекрывавшее последовавшие сцены: разрушение буя, пожирание павших товарищей. Он слишком далеко зашел, не в силах более вынести вкус разумной плоти. Он решил умереть, но не исполнить волю принца лакховаса. Но Шемсен не рассказал правды мерменам, и не исповедался страже гавани. Гонимый отзвуками угроз жрицы, Шемсен пришел сюда, к Амберли. Богиня была безжалостна. С ослепительной, ошеломляющей скоростью она расплела нить жизни Шемсена назад, до бассейнов новорожденных и сада, в котором он узнал, что это значит — быть маленти. Она заставила его вновь вспомнить ночь черной тучи в таких деталях, что он закричал и потерял сознание. Пришел в себя он со странным именем, лакховас, бьющимся под черепом, и раковиной размером с палец зависшей перед его глазами, сиявшей собственным светом. — «Возьми это» . Шемсену понадобились обе руки, чтобы ухватить дар богини, но как только он ощутил его тепло, темнота исчезла. Он обнаружил себя в месте полным чудес: золота и драгоценностей, достаточных для умиротворения самого жадного пирата, оружия, от которого вспыхнула бы кровь любого воина и самых могущественных магических вещей. Уголком глаза Шемсен увидел и жизнь: мужчин и женщин, обнаженных и беспомощных. Он закрыл глаза, но картины остались маячить перед мысленным взором. — «Не задавай вопросов», — предупредила богиня . — «Ты поступишь, как ожидает Секолах. С Моим благословением, веди жрицу, ее принца и его армию в сердце гавани. Не страшись, ты узнаешь, в какой миг раскрыть Мой дар. Ты приведешь их ко Мне, и Я награжу их.» — «Потом приди ко Мне сам, маленти, за собственной наградой.» — «Возвращайся ко мне.» Разум смертного не предназначался, чтобы вмещать голос богини, тем более Ее веселье. Вернулась чернота бесчувствия. Шемсен очнулся в собственной нише, в своем гамаке. Эшоно стоял рядом, с лампой в одной руке и прядью водорослей в другой. — Шемсен? Шемсен? Ты нас всех перепугал. Ты помнишь меня? — Помню, Эшоно, — прошептал Шемсен. Он попытался подняться, но сил не хватило. — Сколько времени прошло? — спросил он. — Как я попал сюда? — Последним, что он помнил, была Сокровищница и голос Амберли в его мыслях. Ухватившись за руки Эшоно, он вскочил с гамака. — Какой сейчас день? — Стража гавани нашла тебя несколько дней назад, в воде около доков. — Несколько дней! — Шемсен содрогнулся, и не от холодного приливного потока шедшего мимо их пещеры. — Какой сейчас день? — Ты лежал здесь полумертвым шесть дней, и пропустил пять дней. — День! Скажи мне какой сейчас день. Пропустил ли я Приход? Эшоно попытался отодвинуться, но силы уже возвращались к Шемсену. — Сейчас утро Прихода, Шемсен. Подношения сделаны прошлой ночью. Амберли умиротворена еще на год, и весь Уотердип напился допьяна. — Еще не поздно… Я должен идти. — Он отпустил эльфа и только сейчас с запозданием сообразил, что гол. — Мои вещи! Эшоно, я таким и был, когда ты меня нашел? — Я не находил тебя, друг. — У меня ничего не было в руках? Молись всем своим богам, Эшоно, чтобы это было не так. Глаза морского эльфа опасно распахнулись. — Ты был полностью одет, когда тебя принесли стражники, но руки были пусты. Правда, был мешочек… — Эшоно пнул ящики, в которых они держали свои пожитки. — Я не открывал его. Шемсен выхватил маленькую сумочку из ящика, разорвал узел на горловине и вытряхнул содержимое. Маленькая раковина, дар Амберли, поплыла к сети. Он поймал ее. Неестественное тепло коснулось его руки, мгновенно восстановив силы. Очень кстати, уничтоженный буй в дневном плавании, даже с подгоняющим его отливом. Он быстро оделся в доспехи из угревой кожи, не обращая внимания на уговоры Эшоно, твердившего, что ему нужен отдых, еда и внимание лекарей. Привязав мешочек к поясу и надев его, Шемсен взялся за трезубец. — Подожди! — запротестовал морской эльф. Острия зубцов уставились в сердце Эшоно. — Послушай, Шемсен, ты нездоров. Пойдем со мной. Сходим в храм… Шемсен медленно мотнул головой. — Отойди, Эшоно. Я не желаю причинять тебе вреда, но мне нужно уйти. Прислушавшись к голосу разума, Эшоно отплыл в дальний угол. Два толчка, и Шемсен выбрался за сеть, которую поднял и прикрепил к крючкам над входом. Действие было исключительно символическим, сеть предназначалась для удержания дрейфующих вещей, а не эльфов. Но побледневший, ошеломленно глядевший Эшоно понял все правильно. — Что бы не случилось этой ночью, — произнес Шемсен искренне, — знай, что я считаю тебя другом — я, никогда не думавший что у меня могут быть друзья, — и я буду сердит и несчастлив, если окажется, что с тобой что-то случится. Оставайся здесь. Затаись, и будь в безопасности. — О чем ты? — крикнул вслед Эшоно, но Шемсен уже нашел подходящее течение и направлялся в открытые воды. Раковина подбадривала его каждый раз, когда силы начинали исчезать, — Шемсену не один раз пришлось воспользоваться ее помощью. Вспоминая, что сказали жрицы о планах сахуагинов, Шемсен воспользовался более длинным маршрутом, вдалеке от судоходных каналов и дальних патрулей. Солнце садилось, когда он появился из расселины. Свет превращал поверхность воды над головой в ослепительное зеркало, перемежающееся темными участками. Шемсен, уставший от напряжения, прокачивая слишком много воды сквозь жабры, не мог сфокусировать глаза. Достав раковину, он приложил ее к груди напротив сердца. Успокоенный и отдохнувший, он оглянулся вновь. Один корабль, все верно. Пентеконтер с дырой посередине, чтобы экипаж из сахуагинов мог перемещаться через нее, не вдыхая воздух. За пентеконтером, единственный ряд овальных деревянных плотов, каждый на несколько сотен воинов. Шемсен быстро сосчитал. Уотердип выживет, — он видел, что могут выставить в сражении лорды города, — но сначала гавань вместо воды наполнится кровью. И это, если верить жрице, только первая армия. Он вызвал в мыслях молитву к Морской Королеве и выдохнул ее в раковину. Что теперь? Он может доплыть до работающего буя, и сообщить, что несколько тысяч сахуагинов направляются в главный канал. Если ему поверят, у Уотердипа будет несколько часов на подготовку. Что могут даже Келбен Черный Посох, его леди, Маскар Вандс, Пиргейрон Паладинсон и прочие могут сделать для отражения атаки, спросил себя Шемсен. Разные ответы приходили ему в голову, но ничто настолько сильное как воспоминание о голосе Амберли. — «Ты поступишь, как ожидает Секолах.» Поднявшись со дна, Шемсен поплыл к условленному месту. Желтохвостая жрица уже ждала. Она обрушилась на него, ругая за опоздание. Между ее и его родом, обычно разумней всего было отвечать оскорблением на оскорбление. Он прорычал, что не видит и следа обещанной второй армии. Есть другие, признала жрица, ведущие второе войско по морским глубинам. Их прибытие ожидается только после наступления сумерек. Дальше им следует ожидать сигнал принца лакховаса. Раковина на бедре, казалось, была налита железом. « Ты узнаешь нужный миг…» Хочет ли Амберли, чтобы он не дал им получить сигнал принца? Нет. « Ты приведешь их ко мне…» Жрица — она сообщила свое имя, Куаантиил — предложила Шемсену мяса. Он отказался, и устроился, облокотившись на те же камни, где дожидался мерменов. День ушел в последней алой вспышке солнца. Быстро надвигался мрак, собравшиеся тучи затмили луну и звезды. Власть Секолаха не простирается над волнами, но Амберли может призвать шторм, если пожелает. Как и любой великий маг Уотердипа. Шемсен поудобней устроился на своем месте. Море было холодно и полно теней. Всякое малейшее изменение в воде заставляло их напряженно всматриваться. Внимание жрицы неизменно обращалось на юго-запад, поэтому Шемсен перебрался к другому камню и обнаружил армию сам. Силуэты, замеченные Шемсеном, не походили ни на корабли, ни на плоты. К тому же, судя по всему, они шли не на поверхности или вблизи нее. Выглядела вторая армия лакховаса как стая гигантских рыб. Сахуагины держали акул, и часто весьма приличных размеров, но не гигантских и не так далеко на севере. Единственные гиганты в этих холодных водах — киты. Если принц убедил китов выступить против Уотердипа, тогда возможно город и впрямь в беде. Куаантиил вскочила. Приставив воронкой к губам перепончатые ладони, она издала серию щелчков и писков, не в полной мере слова языка, но их оказалось достаточно, чтобы достигнуть авангарда второй армии и заставить его остановиться, прежде чем она повела Шемсена и еще нескольких сахуагинов к нему. Три жрицы, причем высокого ранга, поплыли к ним навстречу. Куаантиил завязала с самой большой из них оживленную дискуссию в сторонке, и насколько мог судить Шемсен с расстояния, обе стороны были крайне недовольны. О чем они могли спорить, он догадывался. Фигуры оказались не кораблями и не плотами. Теперь Шемсен был в состоянии различить их: армию составляли самые разнообразные монстры глубин. В передних рядах плыли аболеты и драконьи черепахи, и у него появились самые дурные предчувствия относительно того, кто может прятаться за ними. При всей своей яростной натуре, сахуагины держались подальше от глубоководных тварей, и никто из этих родов раньше не плыл в одной стае. Их совместное присутствие означало, что в нападении замешана сила большая, или, по крайней мере, совершенно иная, чем Секолах. В свою очередь, это наводило на такие мысли относительно принца лакховаса, которые ни одна уважающая себя жрица не примет без сопротивления. Плывшие с Куаантиил воины держались подальше от спорящих жриц. Приплывшие со стороны второй армии поступили так же. Не часто облик маленти давал его носителю преимущества, но сейчас был как раз такой случай. Шемсен вплыл в середину их дискуссии. Восемь сердитых серебряных глаз сошлись на эльфоподобном лице. — Убирайся, — приказала Куаантиил. — Невозможно. Ты назвала меня проводником в гавань Уотердипа. Чтобы выполнить приказ — во славу Секолаха — я должен знать, что мне нужно провести сквозь течения канала. Я лишь прилагаю все усилия, чтобы послужить тебе, благословенная. Возможно, Куаантиил не была знакома с сарказмом, а может, она прекрасно все поняла и решила использовать его в собственных целях. Так или иначе, она сверкнула зубами и повернулась к большой жрице. — Маленти говорит верно. Проводник должен знать, что он направляет. Покажи ему, — потребовала она. Если он переживет эту ночь, «в чем он сильно сомневался» Шемсен знал, что никогда не забудет это плавание среди глубинных тварей. Дело не только в аболетах, драконьих черепахах, гигантских крабах, морских волках, глазах глубины, морских змеях и гигантских кальмарах собравшихся в единую стаю, хотя зрелище само по себе было жутким. В любой миг Шемсен ожидал, что они оживут с разрушительной яростью, по сравнению с которой безумное пиршество акул покажется детской забавой, но существа не обращали внимания на соседей и окружающее, зачарованные принцем лакховасом, во всяком случае, так объяснила взволнованным шепотом большая жрица. — Нам велено держать их здесь, и ждать его сигнала. Шемсен не знал лично Кхелбена Черного Посоха. По слухам, ходившим в гавани, человек принадлежал к числу самых могущественных магов суши, а его супруга леди Лаэрал не слишком уступала ему. Шемсен сомневался, что даже оба они вместе смогли бы заворожить такую орду. — И каков будет сигнал? — осведомилась Куаантиил, раздраженно махнув плавниками. — Принц лакховас сказал, что мы поймем его, когда услышим. Это весьма неприятно напоминало указания Амберли! — Я не смогу вести этих зверюг, когда они проснутся, — запротестовал Шемсен. — Прошу прощения, но… Никто не сможет! Все что нам остается, — плыть напрямую к гавани пока нас не перехватят. Куаантиил кивнула. — Несомненно, именно в этом и состоит план принца. Во славу Секолаха! — Ее кулак взлетел над головой. — Сухопутные познают такой страх, который никогда раньше не ведали. Уотердип станет нашим! — Не нашим, — подумал Шемсен, разворачиваясь назад, медленно отплывая от удивительной стаи. Мы наживка, даже не мясо. Все они пришли к тому же заключению, хотя и не говорили вслух. Жрицы возились со своими амулетами, воины точили о морской камень оружие. Шемсен подумал о раковине Амберли и незначительности любой отдельной жизни. Он устроился на дне, не отрывая взгляда от одурманенных тварей — притяжение смерти. Он хотел знать, «что» съест его. Прошел час, и еще и еще. Если они успешно прошли с приливом, «у Шемсена не было причин сомневаться в этом» пентеконтер и плоты вероятно уже у гавани. Теоретически их должны были бы обнаружить, но маг способный взять под контроль армию глубинных легко отведет глаза нескольким лоцманам и стражникам, тем более в ночь после Прихода. Шемсен уже не беспокоился ни о чем. Руки его отяжелели, перед глазами встала дымка. Он задыхался в неестественно спокойной воде. Жаберные щели маленти были относительно малы. Они полагались на потоки, ускоряющие прохождение воды сквозь жабры, или сами создавали течения руками, или — когда ничего больше не оставалось — использовали остатки сил чтобы вырваться на поверхность. Шемсен рванулся, как загнанный акулами дельфин, и жадно вдохнул воздух, словно тонущий наземник. Не считая порожденного им всплеска, воздух был тих, так же как и вода, и столь же темен. Шемсен не видел грозовых туч, но чувствовал, как давят они на воздух и океан. Волн не было, поверхность превратилась в полуночное зеркало, ровное и молчаливое. За всю свою жизнь Шемсен еще ни разу не видел ее такой. Поблизости появились его спутники, готовые поиздеваться над слабостью маленти, но они не были глупцами. Им под силу было узнать наведенную чародейством погоду. Жрицы сжимали амулеты, призывая Секолаха. На северо-востоке, над Уотердипом, сверкнула зеленая молния. — Глядите вниз! — выкрикнула большая жрица. Второго предупреждения не понадобилось. Тучи и монстры ожили одновременно. — Пойдем, — раздался мелодичный и жестокий голос над пробуждающимся морем. — Подчиняйтесь моим словам, уничтожьте моих врагов. Объединитесь с Теми Кто Поедает в наших трудах. Молния пропорола поверхность воды, подняв волну с ветром, хлынувшим от Уотердипа. Она хлестнула по зверям, разъяряя их. Один из воинов коснулся морского змея и пропал. Шемсен отбросил трезубец и поплыл против хлынувшего потока. Он отплыл назад, в тень драконьей черепахи. Жестокий голос — голос принца лакховаса — заряжал океан энергией. Она текла по жабрам Шемсена, забивая его органы чувств. Ему привиделся друг, Эшоно, с распоротым животом и кровавым следом, который оставляли в чистой воде выпотрошенные внутренности — приглашение к пиршеству. — «Ты узнаешь момент… Ты узнаешь момент…» Голос Амберли пришел к Шемсену из глубин его существа и с юго-запада, на ветре, усмирявшем покорную волшебству погоду. Пока другие, твари и сахуагины, пребывали в растерянности, Шемсен достал раковину, приложил ее к губам и подул. Глаза злобной армии сосредоточились на Шемсене. Силы неожиданно оставили его. Он надеялся на чудо более благоприятного толка, но маленти привыкли к разочарованиям. Он поймал ритм — вода протекающая по жабрам, воздух вдуваемый в раковину — не оставлявший место для сознания. Вырвались на свободу его воспоминания о Сокровищнице Амберли. Истекая из раковины, они причудливо смешивались с командами принца лакховаса. — Подчиняйтесь мне! — вновь прокатился по морю магический голос. — «Возвращайся ко мне… за наградой…» Картины богатства, власти и добычи танцевали среди разношерстного сонма существ, лаская их распаленные мысли. Море потрескивало собственными молниями, пока жадность сражалась с подчинением. Еще миг, и все поглотило бы безумие, но течение сменилось, и, с юго-западным ветром, подталкивающим его, покатилось к Уотердипу единой, стеноподобной волной. Не требовалось уже ничего выбирать. Адские твари и их жалкий эскорт сахуагинов оседлал приливную волну, а Шемсен выкладывался в раковину Амберли. Быстрее чем могла бы плыть любая рыба, они вкатились в канал, прихватив последние из входивших в гавань сахуагинских плотов. Волна поднялась выше — слишком высоко — и изогнулась. — Уничтожайте врагов! — билась в ней команда мага. — «Возвращайся ко мне… за наградой…» Работа Шемсена еще не была исполнена. Когда волна поравнялась с Глубоководным островом, он дул пока не отхаркался кровью. С последними силами Шемсен ушел в глубину, сквозь волну, воздух и воду гавани, прямиком в Сокровищницу Амберли. Шок от холода вырвал раковину из рук маленти. От онемевших ладоней отхлынула кровь. Монстры — не все, и лишь немногие из сахуагинов — последовали за ним. Достаточно, успел подумать он, чтобы обеспечить не слишком разрушительную для Уотердипа победу. Возвращайся ко мне… Амберли приветствовала Шемсена картинами невероятного богатства и Ее слуг, тянущихся к глубоководным тварям и разрывающим их на куски. Он ушел в сторону от бойни. К нему плыла женщина. Хотя зрение его угасало, Шемсен узнал ее моментально. — «Возвращайся за своей наградой…» Она мягко взяла на руки слабеющее тело Шемсена. Сердце его остановилось. Осталась только темнота, и в конце всего, мир для одинокого маленти.