Шрифт:
Ну да, они не спят. Я искренне ненавижу себя и говорю им, что все хорошо и что костюмчик вот-вот будет.
– Ура! – кричит Маша. – А где он?
– В сумке, – отвечаю я, и мне кажется, что вот в таком состоянии люди стреляются, если они, конечно, порядочные люди. Впрочем, я за свою жизнь могу совершенно не беспокоиться, ибо я, как выяснилось (можно тешить себя иллюзией, что только сейчас), такого рода человеком не являюсь.
– Пап, а сумка-то где? – шепотом спрашивает Маша.
Мне в этом голосе слышится сострадание. Мне кажется, что она уже все поняла и уже жалеет меня, потому что понимает, что мне придется врать и дальше.
– Ну, где… – вздыхаю я.
– В Японии? – уточняет Ваня.
– В Японии?! – переспрашиваю я.
– Сумка в Японии? – терпеливо переспрашивает Ваня.
– Почему в Японии? – переспрашиваю и я.
– А в Париже перепутали, и наша сумка с подарками в Японии, – рассказывает Ваня. – У Андрюши тоже так было, когда он с родителями в Париж ездил. Наша сумка в Японии, Маша! Папа, а что такое Япония?
Я рассказываю. Они увлекаются и даже как будто забывают о том, с чего все началось, хоть это и кажется мне невероятным.
Потом они уже засыпают, и Ваня говорит мне сонным голосом:
– Папа, а ты знаешь, что Андрюша потом сумку из Японии получил?
Наутро я еду в ГУМ, иду в небольшой амбициозный детский магазин, выбираю сумку и сгоряча набиваю ее костюмчиками, джемперочками и джинсиками так, что она еле закрывается. Я утешаю себя тем, что я же все-таки в этот раз не соврал. Они же сами все это сказали.
– Какая-то легкая сумочка… – подозрительно шепчет Маша, лихорадочно расстегивая «молнию». – А-а-а!..
«Это наш Кузенька с жиру бесится»
Мы собирались в кино. Дети копошатся безумно долго (имеют право, если подумать). Я в какой-то момент спросил их, конечно, можно ли делать все то же самое, только в два раза быстрее. Потом еще раз спросил. Маша все равно не расслышала и переспросила Ваню, чего я хочу.
– Да ничего, – сказал Ваня. – Да это наш Кузенька с жиру бесится.
По-моему, дело в сказке было так. Жил домовенок Кузя. Его похитила Баба-яга, чтобы у нее жил в доме домовенок. Но она пожалела об этом. Она уже через пару дней готовила ему ватрушки, а он требовал, чтобы это были пирожки, потому что он не любит ватрушки. Ну, он и дальше голосил все время. И когда сорока прилетела как-то к ним, она спросила:
– Это кто у вас орет-то?
– Да это наш Кузенька с жиру бесится, – говорит Баба-яга.
Вот это Ваня и вспомнил.
Мне ничего адекватного вспомнить не удалось.
Потом мы приехали в кинотеатр. До сеанса был еще час. Мы заказали еду. Пока мы ее ждали, Ваня, сидя за соседним столиком, делился с Сашей и Леней последними основными событиями в своей жизни.
– А я вчера съел две пачки конфет, и все конфеты разноцветные! – сообщил он.
– Не может быть! – ахнул Саша.
– Две?! – переспросил Леня.
– Две, – повторил Ваня.
– Маша, это правда? – спросил Саша Машу. Маша подтвердила.
– А откуда Ваня взял две пачки конфет? – спросил Саша Машу.
– А нам папа привез из командировки, – сказала Маша. – Одна пачка моя была, между прочим.
Я понимал, что сейчас творится в душах Саши и Лени. Дело в том, что родители держат этих детей в такой строгости, что они не пьют колу, не едят чипсы (у них, по-моему, аллергия на все вредное) и вообще очень хорошо воспитаны. Они не стали бы есть и этих конфет. Я уверен – ни одной. А уж целую пачку конфет… А уж две… Нет, две пачки конфет – это кошмарный сон Саши и Лени.
И вот теперь перед ними сидел мальчик, который съел две пачки разноцветных конфет.
– Ваня, ты правду говоришь? – еще раз тихо спросил Саша у Вани.
Ваня опять подтвердил, уже нехотя. Он стал терять интерес к этой теме. А у Саши с Леней он только стал появляться.
– Папа, – обратился Саша к своему папе, – Ваня говорит, что съел две пачки конфет. Это правда?
– Не знаю, – пожал плечами Сашин папа. – Вообще-то зачем Ване врать?
– А ты спроси у его папы, – попросил Саша. Сашин папа спросил у меня, правда ли это. Я сказал, что правда, за которую я отвечаю, состоит в том, что я привез детям две пачки конфет и они, судя по рисунку на упаковке, действительно были разноцветными.
– Спросите, пожалуйста, у Вани, – умоляюще сказал мне Саша, – правда это или нет.
Я вдруг понял, что для него это вопрос жизни и смерти. Он должен был понять, правильно ли он жил все это время. Он мог еще успеть, если это окажется правдой, что-то переосмыслить в своей жизни. И в его представлении я был, наверное, единственным человеком, кому Ваня мог сказать всю правду.
Я спросил Ваню, правда ли это.
Ваня долго молчал.
Потом сказал, или нет, буквально выдавил из себя: