В противоположность Бухарину и в полном соответствии с решениями III конгресса К[оммунистического] И[нтернационала], тов. Троцкий так характеризует в своей новейшей работе революционную эпоху и послевоенное развитие:

«Революционный характер эпохи состоит в глубоких и резких колебаниях, в крутых и частых переходах от непосредственно революционной обстановки, т. е. такой, когда коммунистическая партия может претендовать на власть, к победе фашистской и полуфашистской контрреволюции, от этой последней к временному режиму золотой середины («левый блок», включение социал-демократии в коалицию, приход к власти партии Макдональда и пр.), чтобы затем опять довести противоречия до острия бритвы и поставить ребром вопрос о власти...

Что мы имеем в Европе после войны. В экономике: неправильные судорожные сжатия и расширения производства, в общем — несмотря на большие технические успехи отдельных отраслей,— вокруг довоенного уровня. В политике: бешеные колебания политической ситуации влево и вправо. Совершенно очевидно, что крутые повороты в политической обстановке в течение одного-двух-трех лет определяются не переменами в основных факторах хозяйства, а причинами и толчками чисто надстроенного порядка, знаменуя тем самым крайнюю неустойчивость всей системы, фундамент которой разъедается непримиримыми противоречиями» (с. 33 — 34).

Итак, расхождения оппозиции с Бухариным в этом вопросе сводятся к следующему: что происходит в послевоенной истории — непрерывная линия в одну сторону (по теперешней теории Бухарина — вверх) или резкие периодические изломы экономической и политической конъюнктуры (через каждые 1—2—3 года) вправо и влево. Только последнее делает возможной революционную борьбу в ближайшие годы и возлагает на коммунистические партии соответственную обязанность подготовляться к использованию революционной ситуации.

Решающее отличие этих послевоенных циклов от довоенных сводится к двум вещам: 1) большей кратковременности (2—3 года вместо 7—8—10 лет) и 2) подъем заканчивается не обычным экономическим кризисом, а революционной борьбой масс, исход которой определяет дальнейшее экономическое развитие. Последняя черта представляет собою такую форму взаимодействия между экономикой и политикой, которая придает эпохе ее революционной характер.

Чтобы получить свою теорию трех периодов, Бухарину приходится, во-первых, сливать воедино две самостоятельных конъюнктурных фазы 1917-1920 годы и 1921-[19]23 гг., во-вторых, он уклоняется от указания хотя бы приблизительно хронологической даты, разделяющей второй и третий периоды. Можно ли с точки зрения подъема и упадка капитализма и революционного движения говорить о 1917-1923 гг. как едином периоде? Ни в коем случае.

И в экономическом, и в политическом отношениях 1917-[19]20 и 1921-[19]23 гг. представляют собою разные конъюнктурные отрезки. Ходы 1917—[19]20 представляют собою высший расцвет и начало ликвидации государственного капитализма времени войны и натуральных форм хозяйства вообще (мобилизация хозяйства, государственный контроль, натуральная система распределения, карточки и пр.) Ходы 1920-1923 — это время инфляции как особой формы повышения эксплуатации и капиталистического наступления на рабочий класс, заканчивающегося новым кризисом в 1923 г.

В политическом отношении годы 1917-[19]20 представляют собою время наибольших революционных потрясений, когда буржуазия из страха перед рабочим движением делала ему уступки и допускала к власти реформистскую социал-демократию, заменяя коалиционные правительства буржуазными. В пределах каждой из этих конъюнктурных фаз мы имеем свои отрезки подъема и упадка. В первой фазе 1917-[19]18 гг. — это время наибольшего развала капиталистического хозяйства и подъема революционной волны; на 1919—[19]20 гг. приходится демобилизационный «бум» (подъем) и поражения пролетариата (в Германии, Австрии, Венгрии, Италии, России). Во второй фазе, наоборот, первая половина (1921—[19]22 гг.) идет под знаком поражения пролетариата — в марте 1921 г. и экономического подъема (в конце 1921 и в 1922 гг.— после короткого кризиса); на вторую половину — 1923 г.— приходится резкий экономический и политический кризис, связанный, главным образом, с оккупацией Рура и потрясший всю Европу, при одновременных революционных вспышках в Болгарии, Польше[369].

Соединять эти две разные конъюнктурные фазы в один период сплошного развала капитализма и беспрерывного революционного наступления пролетариата можно либо из грубого невежества, или при нарочитом игнорировании фактов в угоду схоластической теории и в расчете на невежество своих слушателей и читателей. Если бы было так, то грубой ошибкой со стороны III конгресса К[оммунистического] И[нтернационала] было бы говорить в 1921 г. о наступлении «нового этапа» в развитии капиталистического кризиса. Было бы далее необъяснимо, почему начало тактики единого фронта и перехода пролетариата к обороне относится к 1921 г. Это означает, помимо всего прочего, смазывание роли и значения проведенного III конгрессом поворота и причин его, что свидетельствует о том, что Бухарин до сих пор не понимает движущих причин исторического развития в этот период.

Но не лучше обстоит дело с объяснением следующих двух периодов. Бухарин твердо усвоил только одно: 1924 год — это год перелома, перехода капитализма к стабилизации. Особенности этого «периода» Бухарин теперь представляет себе так же неверно, как в свое время его начало. По Бухарину, стабилизационный период уже закончился и начался новый — реконструктивный. Грань между закончившимся стабилизационным периодом и начавшимся, по его мнению, реконструктивным периодом образует достижение довоенного уровня производства.