Шрифт:
– Это наши с тобой черные очки, которые мы надели в самый последний момент, были композиционным сходством.
– А зачем мы их надели?
– А правда, зачем?
Они помолчали немного и оба расхохотались.
– А зачем ты вообще построил нас фотографироваться?
– Ты не поняла? Я был немного влюблен в тебя, и мне нужна была твоя…
– Убью!
– Ладно-ладно, я пошутил! – Том примирительно замахал руками. – Просто я решил щелкнуться… вот и все. А майки тут ни при чем.
– Вот именно, а зачем ты орал, что это лучшая фотография в твоей жизни?
– Да мы с тобой там хорошо вышли. Не знаю, Одри! Что ты хочешь от меня услышать? Что я действительно был в тебя влюблен?
– Ничего, – быстро ответила она и сбежала вниз к воде.
Он подошел к ней через пару минут и обнял сзади, скрестив руки на ее животе.
– Одри.
– Что?
Он вздохнул и поцеловал ей ухо, на этот раз нежно, без шуток.
– На меня нельзя обижаться.
– Я не обижаюсь. Я же друг с сексуальным подтекстом.
– Вот именно! Давай искупаемся? Я тебя так давно не видел в купальнике…
– А при чем…
– А при том! Я, может, в Израиль приехал, чтобы на тебя посмотреть. – Он рассмеялся. – Да я шучу, конечно.
Она и так знала, что шутит.
– Тем более что купальника на мне нет.
– А ты хоть на ком-нибудь видишь купальники? – Он обвел рукой панораму поляны, где уже повсюду горели факелы, бросая яркие отблески на голые тела людей, похожих на дикое племя. Мужчины купались в плавках, женщины – без верха или вообще без ничего.
– Умеют гулять в Израиле! – вырвалось у Одри. – Ни за что бы не подумала!
– Если ты стесняешься, пойдем на дальний пляж, там мы можем вообще раздеться донага. Я не буду над тобой смеяться! – Том взял ее за руку и потянул куда-то за собой. Его ладонь была холодной и чуть дрожала.
Она серьезно посмотрела ему в глаза:
– Том.
– Да что с тобой?! Ты меня боишься?
– Нет. А ты решил исправить ошибку молодости?
– Нет, Одри, нет, не обижайся на меня. Как хочешь, пойдем, искупаемся в толпе, если ты меня боишься. Здесь веселее.
И прежде чем она успела что-то ответить, Том дернул ее за руку и подтащил почти к самой воде. Сняв одежду, Одри вошла в теплую, словно парное молоко, ночную воду. Это было хорошо знакомое, много раз пережитое удовольствие, но сегодня она словно открыла что-то новое.
Это было прекрасно. Это был полет…
Наплававшись, она легла на спину, покачиваясь на волнах и глядя на луну. Потом ее кто-то нежно подхватил снизу, будто поднял на руки, и она поняла, что это может быть только Том, и улыбнулась, вставая на песок. Глубина была чуть выше пояса. Но Одри уже не стеснялась перед Томом своей обнаженной груди. Какая разница? Друг с сексуальным подтекстом… Что ей скрывать?
Она обняла его первая, не слишком соображая, что происходит, в ответ он начал нежно-нежно, как никогда еще с ней не делал, ласкать ее губы своими губами. И в этот момент оба поняли: вот теперь действительно все серьезно.
Вокруг творилось невообразимое веселье, прыгали и визжали голые люди, а они стояли по пояс в воде совершенно одни, ничего не слыша, и осторожно, словно впервые, притрагивались друг к другу. Словно опасаясь пропустить что-то важное или боясь совершить неловкое движение… Том нежно водил кончиками пальцев по ее лицу, будто хотел запомнить его на ощупь, снова и снова повторяя ее имя. Потом, с нарастающей страстью, обнял ее острые плечи и начал целовать их. Это было знакомое чувство, но в то же время заново открытое, как ночная вода.
Это было прекрасно. Это был полет…
И Одри сладко застонала, прижимая голову Тома к своей груди, и он, рыча и расталкивая людей, понес ее в сторону берега, к их уютному укрытию с просторным махровым ковром…
И там, в их маленьком раю, когда они снова и снова бросались в неистовую игру света и тени, жизни и смерти, любви и ненависти, когда они то с каким-то первобытным ожесточением, то с великой нежностью отдавались друг другу, Одри почему-то, в какой-то момент, вдруг стало страшно…
…Потом они лежали почти неподвижно, медленно и нежно стирая друг с друга капельки пота, далекие, как никогда, и самые близкие…
– Том.
– Одри.
– Я боюсь.
Она думала, он спросит «чего?» или брякнет одну из своих дурацких шуточек. Но он приподнялся на локте, и в отблеске фонарей, пробившихся сквозь листву, она увидела его лицо. На нем были написаны отчаянные сомнения, мука и даже боль.
– Я тоже, – прошептал он, глядя куда-то в пространство расширенными глазами, а после вскочил и, пробежав несколько метров, с размаху бросился в воду.