Шрифт:
Без «голубой вуали» в словах Кирилл откровенно сказал:
— С удовольствием бы встретился с тобой, но только без намеков на оплату женитьбой…
— Фу! Ты становишься наглым!
«А требовать жениться на себе, это как — не наглость? Это хуже: это преступление против личности!»
— Зато откровенным! Мы бы отлично провели время!
— Тебя видели с Лали в клубе…
— Больше не увидят. Она начала петь твою песню.
— Ладно, давай встретимся… так…
— О'кей! «Так» — я с большим удовольствием.
«Ну, да, так ты вдруг и согласилась на просто так! Очередной хитрый ход с твоей стороны! Неистощимая женская изощренность в плетении сетей брака не знает покоя. Ну что ж, плети свою паутину, паучок с пышными бедрами, только я опять ускользну!»
Глава восьмая
«Черный смокинг, бабочка, будто в Виндзорский дворец еду», — усмехнулся про себя Кирилл, плутая по улицам Москвы в поисках нужного адреса.
У него было немного свободного времени до торжественного открытия выставки модной художницы Софьи Бахматской, и он решил воспользоваться им.
Двадцать пассажиров, двадцать адресов. Итак, первый — Еремин Сергей Иванович — вылетал из Москвы в Барнаул пятнадцатого августа, вернулся двадцатого августа. Кирилл вошел в просторный обшарпанный подъезд, поднялся на лифте со стертыми, прожженными кнопками и грязными пятнами по всей кабине на девятый этаж. Позвонил. Дверь открыл мужчина лет шестидесяти, худой, согбенный.
— Здравствуйте! Я хотел бы видеть Еремина Сергея Ивановича, — улыбнулся Кирилл.
— Это я!
«Всё ясно! Но поговорить надо: а вдруг!»
— Меня зовут Кирилл Мелентьев. Я — частный детектив. Произошло тяжкое преступление, и я интересуюсь всеми пассажирами рейса Москва-Барнаул.
Мужчина переминался с ноги на ногу, не решаясь пригласить Кирилла к себе. Опасно!
— Я не хочу вас затруднять! Поэтому, может быть, мы поговорим здесь, на площадке… и если бы вы были столь любезны, показать свой паспорт…
Мужчина согласно кивнул и прикрыл дверь. Кирилл отошел к окну.
— А что случилось? — спросил, вернувшись, мужчина и протянул паспорт.
— Погиб человек… Меня интересует, с какой целью вы ездили в Барнаул?
— С грустной целью… Хоронить брата, — вздохнув, ответил он.
— Простите…
— Да ничего…
Кирилл поинтересовался адресом, по которому господин Еремин останавливался в Барнауле и, еще раз извинившись, простился с ним.
«Что ж, осталось девятнадцать адресов…»
Сверкающую в ярком свете фонарей вереницу машин у здания недавно открывшегося выставочного павильона Кирилл увидел еще издали. Его джип, описав дугу, присоединился к ней.
Широкая зеленая дорожка, ведущая в пышный шелковый шатер, раскинувшийся перед входом, швейцары в ливреях изумрудного цвета с золотыми галунами… Гости прибывали одни за другими и, прежде чем войти, слегка замедляли шаг, чтобы дать возможность этим несносным, докучливым фоторепортерам запечатлеть их лица. Кирилл прошел быстро, оставив яркие вспышки за спиной.
Приглашенных было много — так много, что невозможно было, как следует рассмотреть выставленные полотна. Впрочем, все в основном пришли сюда рассматривать друг друга, а картинам модной художницы доставались лишь мимолетные взгляды и вздохи отлично сыгранного восхищения.
Кирилл ошалел: такое количество «лиц из телевизора» он видел впервые. Поток смокингов и обнаженных плеч подхватил его и вынес к середине зала, где в обрамлении большой рамы, приветствуя гостей, словно живая картина стояла Софья.
Белоснежный тончайший трикотаж платья слился с ее великолепным телом: ни одной неудавшейся линии. Гибкая, упругая графика лилии; белые стебли рук с бокалом шампанского; небольшой шлейф, вздрагивающий при малейшем движении; на шее — бриллиантовое ожерелье; длинные искрящиеся серьги веретеном; пышные медные волосы в алмазных брызгах. Лицо мадонны Боттичелли и трепетные губы земной женщины. «Мадонна дель Магнификат! — невольно сравнил Мелентьев: — чуть прикрытые веки скрывают страстный огонь глаз, а алые губы сладко дышат грехом».
В глубине зала, поодаль от Софьи, виднелась картина: серо-голубой фон и на нем белый извив ленты… и все. Взгляд Кирилла остановился. Это была не греза — это была плоть… Восхитительная, мучительная линия женского тела. Перехватив его взгляд, Софья иронично улыбнулась, и Кирилл преподнес ей цветы. Словно угадал белые и красные лилии — невинность и грех.
Софья вышла из рамы. Как и всякий художник, она не могла устоять, перед искушением эпатировать. Софья эпатировала публику своей изысканной элегантностью, что гораздо труднее, чем просто перекрасить волосы в лиловый цвет, вдеть кольцо в нос или намеренно небрежно относиться к своей внешности.