Но описания пути и его станций в дзэнской литературе почти нет. С одной стороны, это связано с тем, что последователи дзэн самым решительным образом отказываются давать какие бы то ни было инструкции к счастливой жизни. Ведь дзэн-буддист по собственному опыту знает, что никто не может вступить на этот путь без добросовестного наставничества опытного учителя и завершить его без помощи мастера. Но, с другой стороны, не менее важно и то, что его переживания, преодоления и превращения, пока они еще «его», необходимо осуществлять снова и снова, пока не будет уничтожено все, что «его». Потому что только так можно приобрести опыт, который в качестве «всеобъемлющей Истины» пробуждает его к жизни, больше уже не являющейся повседневно-личной. Он живет, уже не являясь более тем, кто живет.

Вот почему последователь дзэн избегает разговоров о самом себе, а значит, и о пути своего становления. Не потому что он считает нескромным говорить, а потому что он понимает это как предательство дзэн. Ведь даже решение рассказать про дзэн хоть что-то и так уже достаточно серьезное испытание. Как остерегающий пример он хранит воспоминание об одном из самых великих мастеров, который на вопрос, что же такое дзэн, промолчал, как будто не слышал. И тут вдруг он должен подвергнуться искушению и выступить с отчетом о себе и о том, от чего он освободился, как от ненужной вещи?

Но я, пожалуй, уклонился бы от своих обязанностей, если бы ограничил себя рядом парадоксальных формул и укрылся бы за оградой велеречивости. Моя цель — пролить свет на сущность дзэн, показав, как он проявляется в находящихся под его влиянием искусствах. Это не будет просветлением в фундаментальном для дзэн значении этого слова, но, по крайней мере, позволит понять, что должно быть нечто скрытое от нашего взгляда за пеленой тумана, нечто подобное зарнице, свидетельствующей о далекой грозе.

Рассматриваемое под таким утлом зрения искусство стрельбы из лука одновременно представляет собой предварительную ступень в изучении дзэн и позволяет на убедительных примерах сделать прозрачными явления, которые сами по себе не столь понятны. Если говорить о практике, то от каждого из названных выше искусств можно проложить тропинку к Пути Дзэн.

Но я надеюсь наиболее эффективно достичь своей цели, описав путь, который прошел ученик, занимающийся стрельбой из лука. Точнее, я хочу попробовать рассказать о длившемся почти шесть лет обучении, которое во время своего пребывания в Японии я прошел у одного из самых великих мастеров этого искусства. То есть я буду опираться на свой личной опыт.

Чтобы быть понятым хоть в какой-то степени — потому что даже эта предварительная ступень обучения таит в себе немало загадок, — мне придется подробно остановиться на всех преградах, которые пришлось преодолеть, и вспомнить все оковы, от которых нужно было освободиться, прежде чем проникнуть в дух великого учения. Итак, о самом себе я рассказываю только потому, что не вижу другого способа достичь поставленной цели. По той же самой причине я ограничусь описанием наиболее существенного, чтобы показать его максимально выпукло. Я осознанно отказываюсь от изображения событий, сопутствующих обучению, или сцен, отпечатавшихся в моей памяти, а самое главное — я не собираюсь воссоздавать образ мастера, сколь бы заманчивым это ни было. Речь должна идти только и исключительно об искусстве стрельбы из лука, рассказать о котором, как мне иногда кажется, на самом деле гораздо сложнее, чем овладеть им самому; и повествование должно дойти до той точки, откуда начинают просматриваться далекие горизонты, за которыми чувствуется дыхание дзэн.

Необходимо объяснить, почему я увлекся дзэн и решил познакомиться с искусством стрельбы из лука. Дело в том, что еще в студенческие годы я обстоятельно занимался мистикой, меня тянуло к ее секретам, хотя общая обстановка не очень к этому располагала. Но я все больше и больше убеждался, что способен воспринимать лишь внешнюю сторону мистицизма, и хотя мне удалось очертить круг того, что понимают под извечным феноменом мистики, я не сумел перешагнуть черту, которая, подобно высокой стене, окружает тайну. В обширной посвященной мистицизму литературе я не находил ответов на свои вопросы и, постепенно разочаровываясь и теряя мужество, пришел к выводу, что только отрешенный способен понять, что такое отрешение, и только отшельник, полностью и окончательно освободившийся от самого себя, может быть готов к единению со «сверхбожественным Богом». То есть я осознал, что нет и не может быть пути кроме как через собственный опыт и страдания и, пока эта предпосылка отсутствует, все досужие разговоры есть обыкновенное сотрясание воздуха. Но как становятся мистиками? Как достичь состояния истинного, а не мнимого отрешения? Существует ли дорога туда для человека, который отделен от великих мастеров пропастью столетий? Для современного человека, который вырос в совсем других условиях? Я нигде не находил хоть сколь бы то ни было удовлетворительных ответов на свои вопросы, даже если и слышал о ступенях и этапах пути, обещавшего привести к цели. Чтобы пройти этот путь, мне не хватало методических указаний, способных хоть в каких-то пределах заменить наставника. Но неужели подобных указаний, даже если бы они и существовали, оказалось бы достаточно? Вполне возможно, что в лучшем случае они могли бы привести лишь к готовности воспринять то, чего нет в самых лучших методиках, и дать понять, что мистический опыт нельзя накопить просто так, за счет одного только желания. Я стоял перед закрытой дверью и не мог не стучаться в нее снова и снова. Но стремление осталось, даже если и несколько потускневшее.

И вот однажды — к этому моменту я стал приват-доцентом — мне предложили преподавать историю философии в Императорском университете Тохоку. Я был рад возможности познакомиться с Японией и японцами уже хотя бы потому, что у меня появилась перспектива приблизиться к буддизму, а главное — к его мистической составляющей и практике самопогружения. Насколько я знал, там существует тщательно поддерживаемая традиция дзэн, не потерявшая своей актуальности и по сей день, отточенная за столетия система наставничества, и, что важно, есть учители дзэн, обладающие редкостным опытом «ведения души».

Едва я более или менее сориентировался в новых условиях, как тут же приступил к реализации своих планов. И сразу же столкнулся с заметным смущением и доброжелательными советами отказаться от этой мысли. Мне объяснили, что до сих пор ни один европеец серьезно не стремился воспринять дзэн, а так как в дзэн нет ни малейшего намека на такое понятие, как «обучение», то не следует ждать, что я получу удовлетворяющие меня сведения «теоретически». Я потратил немало времени, прежде чем мне удалось объяснить, почему я пытаюсь постичь не умозрение дзэн, а его духовную практику. Мне дали понять, что для европейца нереально проникнуть в эту явно чуждую ему область восточноазиатской духовной жизни, и порекомендовали изучить одно из японских искусств, которые тесно связаны с дзэн.