Я выключил радио, но слащавая музыка продолжала звучать у меня в ушах. Судья и его предки воспитывались в патриархальных традициях Джейн Мак-Грегор. Эти люди ели на завтрак пирог и воспитывали многочисленных детей в строгости для их же блага. Я мог живо представить себе судью Куэйла в черном галстуке и с печатями на цепочке для часов, осуждающим плевательницы и проклинающим Ника Биддла [25] в таверне. Но сейчас его ружье пылилось на чердаке, а его одинокий призрак недоуменно наблюдал за миром чая и ломберных столиков, где женщин тошнит от скверного джина, а мужчины всерьез увлекаются пинг-понгом и мини-гольфом.

Судья Куэйл хорошо отзывался о Мэтте. Но он наверняка был осведомлен о трусливой осторожности сына, его неуверенных шагах в нужном направлении. И хотя Мэтт занялся адвокатской практикой, отец должен был презирать деятельность сына в профессии Лютера Мартина [26] и Джона Маршалла. [27] Том — другое дело. Том обладал энергией и силой, которые судья хотел видеть в сыновьях, но он навсегда захлопнул за собой дверь отчего дома. Очевидно, поэтому сердце старого призрака было разбито… Что это за шум?

Сердце подпрыгнуло у меня в груди. Праздные размышления оказывают дурную услугу, когда от них внезапно пробуждается какой-то слабый звук в доме…

Я прислушался. Обычные ночные поскрипывания. Шум ветра. Шипение газа. Треск хвороста в камине. Больше ничего. Но все это казалось медленными осторожными шагами где-то наверху. Неужели безумие начинается снова? Здесь, в этой комнате, в час ночи можно было поверить, что один из твоих старых друзей — безумный, усмехающийся дьявол, который с неведомой целью крадется по коридорам. Неслышно ступая, я подошел к двери и нажал кнопку выключателя, но комната не погрузилась во тьму. Бледное пламя трех газовых рожков нервно колыхалось в голубоватом сумраке, пугая сильнее, чем темнота. Выключать их не было времени. Я потихоньку открыл дверь, выскользнул в холл и закрыл ее снова.

Тишина. Было так темно, что в глазах у меня оставались отпечатки огней библиотеки, пока я не привык к мраку… Потом послышался шорох. Кто-то ходил наверху.

Я сделал шаг вперед, и половицы подо мной громко заскрипели. Еще один шаг привел к такому же результату. Пытаться следовать за кем-то в этом доме было невозможно. Я ждал, и шорох наверху прекратился. Где-то закрылась дверь, но я не мог определить, какая именно.

Внезапно я осознал всю абсурдность моих страхов. Туиллс ушел наверх всего пятнадцать-двадцать минут назад — он едва ли мог уже заснуть. У миссис Куэйл дежурила сиделка. Весь дом находился под наблюдением — было нелепо предполагать, что отравитель попробует один из своих трюков этой ночью. Кроме того, я не мог сделать ни шагу по скрипучим половицам. Поэтому я вернулся в библиотеку, оставив дверь открытой, а газ и радио — включенными. Если кто-то лелеял преступные замыслы, он не рискнул бы осуществить их, зная, что кто-то на страже всю ночь.

Библиотеку освещало только тусклое желто-голубое пламя газовых рожков. Оно колебалось на портретах, оставляя в тени статую Калигулы в дальнем углу. Я придвинул кресло к радиоприемнику и сел лицом к статуе, так как было неприятно думать о ее руке, протянутой ко мне сзади. Стало еще холоднее, и я поднял воротник пиджака. Танцевальная музыка напоминала о шуме городов вдалеке от этого холодного дома возле гор…

«Смотрю на тебя я, прекрасная дама…»

Снежный вихрь время от времени ударял в оконные стекла; в очаге потрескивал огонь. Пахло пылью, старыми книгами и облупившейся краской. По какому капризу судьбы радио играло именно ту песню, о которой говорил Туиллс?

Я не сознавал, до какой степени устал. Кончик моей сигареты мерцал в желто-голубом сумраке, вокруг возникали смутные образы… Шарманка, играющая весной на аккуратной венской улице… «Все уедут отсюда, кроме меня!» — в отчаянии кричала Джинни Куэйл. Я видел ее напряженное лицо и сжатые кулаки… Доктор Туиллс с сифоном под мышкой, косясь на потолок, мечтательно говорил об одиноком доме среди яблонь в цвету, мутных водах Дуная и волшебстве короля вальсов. «Смотрю на тебя я, прекрасная дама…»

— Джефф! — послышался голос Мэри Куэйл.

Я не заметил, как заснул. Вздрогнув, я пробудился в холодной комнате, полной застоявшегося дыма, и все еще горел газ, хотя уже рассвело.

— Почему ты не лег? — говорила Мэри. — Бодрствовал всю ночь! Джефф, ты погубишь свое здоровье! Пойдем — выпьешь кофе.

— Ты не слишком рано встала? — спросил я, все еще борясь со сном.

— Я тоже не ложилась, — ответила она. — Была с мамой и сиделкой. Я боялась, что сиделка заснет, а маме что-нибудь понадобится. Но уже почти восемь. — Она выглядела усталой и изможденной, но ее глаза блестели. — Будь хорошим мальчиком — выпей кофе. Все уже поднялись.

Я поежился, чувствуя себя грязным, мятым и небритым.

— Все в порядке? — осведомился я, с трудом встав.

— Да. Я готова заплакать от радости! Маме гораздо лучше. Минуту назад я заглянула к папе — он еще спал, но цвет лица и пульс были нормальными. Пошли!

Я направился через холл в столовую. За окнами прояснилось, но ветер усилился. Джинни в одиночестве сидела за столом, мрачно уставясь на чашку кофе.

— Как же здесь холодно! — пожаловалась она. — Ты еще не затопила печь, Мэри?