Итак, Чехия сыграла чрезвычайно важную роль в христианизации Польши. Об историческом значении это-

го события в польской истории нет нужды, по всей вероятности, особенно подробно говорить в настоящей работе. В своих основных, главных чертах вопрос этот уже достаточно детально разработан в марксистской историографии, как в польской, так и в советской77.

Являясь по существу отражением далеко продвинувшегося процесса феодализации польского общества, принятие христианства самым активным образом способствовало его дальнейшему развитию, создавало необходимые идеологические предпосылки для укрепления в Польше феодального строя. С принятием христианства в Польше стала распространяться письменность, столь необходимая для общества, разделенного на антагонистические классы. Правда, письменность эта была латинской, не понятной народу, что (было следствием принятия Польшей христианства от Запада, в его латинской форме. Следовало бы упомянуть также и о том большом значении, которое имела христианизация Польши при Мешко I для развития польской средневековой феодальной культуры.

Польско-лютические войны, разрыв чешско-лютиче-ского сотрудничества, польско-немецкий и польско-чешский союз и христианизация Польши, основание пражского епископства и миссийного епископства для Польши— вся эта сумма фактов, как видно из предыдущего хода рассуждений, легко укладывается в цепь взаимосвязанных и друг друга обусловливающих событий при том условии, если предположить стремление Чехии и Польши использовать имперскую программу Оттона I для укрепления своих внешнеполитических позиций в ходе мирного сотрудничества с Империей. Сотрудничество с Империей действительно дало свои определенные положительные результаты во второй половине 60 — самом начале 70 гг. как для Чехии, так и особенно для Польши.

Однако, если чешские или польские политики серьезно рассчитывали на прочное и длительное сотрудничество с Империей, если они в самом деле рассчитывали разрешить в рамках универсалистски-имперской программы Оттона I основные задачи своей государственной политики (к сожалению, источники хранят полное молчание на этот счет), то уже самое ближайшее будущее показало полную нереальность такого рода планов. Немецко-поль-ско-чешский союз 60-х годов оказался всего лишь временным, преходящим явлением в политической жизни Центральной Европы.

Иллюзорность расчетов (на тесное сотрудничество с германскими феодалами сказалась уже в 968 г. после решительного столкновения Мешко с Вихманом, когда, вопреки указаниям самого Оттона I, восточные маркграфы Герман и Дитрих под предлогом угрозы войны с Данией заключили мир с ратарями78, оставляя Мешко один на один с его противниками. Анализируя соответствующие сообщения Видукинда, К. Малечинский приходит к определенному выводу, что такой поворот событий был результатом сознательных действий восточногерманских феодалов, опасавшихся слишком быстрого роста Древнепольского государства и стремившихся сохранить известное равновесие сил между ним и лютичами79. А это явно ослабляло прочность успехов, достигнутых польским князем на Западном Поморье80. Буквально через несколько лет дело дошло уже и до прямого военного столкновения между польским князем и восточногерманскими феодалами, что как нельзя лучше подтверждает суждения польского историка.

Правда, конкретные причины вторжения в 972 г. на территорию Польши Одона — маркграфа Восточной Саксонской марки — остаются неизвестными, однако совершенно ясно, что само его вторжение не было неожиданностью для польского князя. Мешко I использовал для обороны от нападения пограничный укрепленный “грод” Цедыню81, расположенный на правом берегу Одры к северу от устья Варты. В окрестностях Цедыни и разыгралась кровавая битва, в которой немецкое войско было наголову разгромлено82.

Обращает на себя внимание прекрасная подготовка польского князя к встрече непрошенных гостей. Визит их не захватил его врасплох.

Разгром Одона должен был вызвать большие толки в Империи. Быстро прореагировал на него и пребывавший тогда в Италии император Оттон I, обратившийся с письмом к борющимся сторонам с требованием прекратить войну и ожидать его возвращения 83. Столкновение Мешко и Одона действительно явилось предметом разбирательства на имперских съездах сначала в Ингельгей-ме, потом в Кведлинбурге, где Мешко, видимо, признанный виновным, принужден был выдать императору в качестве заложника своего сына Болеслава84.

Далеко не гладко развивались в это же время и чеш-ско-немецкие отношения. Учреждение Пражского епископства год от года откладывалось, наталкиваясь на сопротивление части германских феодалов. Не было достигнуто полного соглашения на этот счет и в Кведлин-бурге85, так что фактически пражская кафедра начала функционировать лишь в 975 г.

Решения Кведлинбургского съезда, таким образом, не только не были благоприятны для Чехии, но и вполне очевидным образом продемонстрировали польскому и чешскому монархам, что в столкновении с восточногерманскими феодалами им нельзя рассчитывать на поддержку Оттона I, что его имперская программа не может стать средством ограничения восточной экспансии германских феодалов.

Если до этого времени Мешко I мог еще обманываться относительно характера нападения Одона, то после

Кведлинбурга не могло оставаться сомнений, что Одон действовал в качестве официального лица, проводил официальную политику Империи 86.

Отражением изменений, происшедших к этому времени в польско-имперских отношениях, являются показания о событиях этих лет Титмара Мерзебургского — немецкого хрониста конца X — начала XI в., писавшего, правда, много времени спустя, но имевшего о них свои собственные сведения, поскольку его отец Зигфрид был непосредственным участником первого польско-немецкого конфликта. Для исследователя далеко не безразлично также, что в своей хронике Титмар выразил настроение и мысли именно тех кругов восточногерманских феодалов, которые были, очевидно, инициаторами похода на Цедыню.