На этом месте размышления мои были прерваны неожиданным образом. Погруженный в воспоминания о бурных событиях последних дней, я и не заметил, как редкие строения по обе стороны дороги сменились густыми зарослями. Воздух был напоен ароматом, который источали белые и розовые цветы жимолости, обвивавшей стволы деревьев. Сообразив, что, оставив выбор направления за Вулканом, сбился с пути, я остановил коня и внимательно осмотрелся. Я оказался на небольшой почти круглой поляне, окруженной всех сторон самым настоящим лесом. Солнце клонилось к западу, и кое-где, в предчувствии скорого прихода ночи, уже раскрылись ночные цветы, от аромата которых у меня кружилась голова.

Мне совсем не улыбалось ночевать в лесу. Наугад поворотив коня, я попытался найти дорогу, но, увы! И с этой стороны стеной вставали высокие деревья и непроходимые кустарники.

В душе моей зашевелился страх. Я вспомнил вдруг страшные истории о путниках, заблудившихся поздним вечером в этом лесу и попавших в лапы нечистой силы или в зубы диких зверей. Зверей я не боялся – в конце концов, мне было чем встретить волка или медведя. Иное дело – оборотни, которых не брали обычные пули, или ведьмы, принимавшие облик невинных девушек, охочие до крови заблудившихся путников черти и прочая нечисть, в обилие водившаяся в лесах и горах южной Франции. Как ни странно, мой страх был связан с многократно усилившимся запахом ночной фиалки. В историях, слышанных мною некогда от матушки, ночные фиалки накрепко связаны были с появлением фей и эльфов, утаскивавших запоздалых путников в свою зачарованную страну.

Словно издеваясь надо мной, солнце ускорило свой бег к закату. Я спешился и попытался, приведя мысли в порядок, определить свое местонахождение и направление, в котором мне следовало двигаться, чтобы вернуться к широкой, еще римлянами проложенной дороге.

Лесная тишина казалась мне угрожающей, поэтому с облегчением услышал я какую-то возню в кустах. Ночь еще не наступила, а значит, не пришло время власти дьявольских созданий. Источником шума мог быть только зверь или человек. Ни того, ни другого я не боялся. Я вытащил из седельных кобур оба пистолета, ругая себя за то, что не озаботился держать их заряженными. Быстро зарядив пистолеты, я повернулся к зарослям. Хотя подозрительного шума, насторожившего меня, больше не было, я чувствовал, что за кустарником все еще кто-то затаился.

– Эй, кто там прячется! – крикнул я, поднимая пистолет. – Ей-богу, я не шучу! Если не хотите получить заряд свинца – выходите-ка из кустов! – с этими словами, для вящего эффекта я поднял и второй пистолет и взвел оба курка. Щелканье прозвучало в тишине очень отчетливо. После этого вновь наступила тишина. Я решил выстрелить, досчитав до пяти. При счете «три» я услышал:

– Не стреляйте, сударь!

Из кустов появился человек с мушкетом в руках. Я сразу же успокоился – если бы прятавшийся злоумышлял против меня, ему ничего не стоило разрядить свой мушкет в упор, не выходя на поляну. Человек же держал свое оружие, опустив ствол к земле. По одежде и в другой обстановке я бы принял его за лавочника: коричневая суконная куртка, такие же штаны чуть ниже колен, толстые чулки и вязаная шапка, из-под которой струился пот. Но, присмотревшись, можно было заметить, что чулки чересчур плотные – в таких хорошо ходить по лесу, не опасаясь поранить ноги о сучья и колючки или быть укушенным змеей, – а выглядывавший из-под куртки ремень сплошь был увешан деревянными пороховницами.

При всем том незнакомец то и дело оборачивался, и выражение его лица выражало высшую степень испуга. Приблизившись на несколько шагов, он сказал срывающимся голосом:

– Умоляю вас, сударь, не выдавайте меня! И, заклинаю, говорите тише! А то нас услышат. Тогда я погиб!

– Кто нас услышит? – спросил я озадаченно.

– Каналья, лесничий графа Жоффрея де Пейрака! Это графские владения, – ответил вполголоса человек с мушкетом. – Называются здешние места Веселым лесом, но веселья тут маловато... Ей-богу, сударь, я оказался здесь случайно, но этот негодяй пообещал меня выпороть, а потом повесить!

– За что же? – поинтересовался я, уже догадываясь о роде занятий того, кто стоял передо мной.

– Крест святой, не знаю! – малый перекрестился левой рукой, не выпуская оружия из правой. – Я же говорю – негодяй! Он пожаловался графу, будто я промышляю охотой в его лесу!

Я внимательно посмотрел в честные глаза этого парня (он был моим ровесником, может быть – самую малость старше) и понял, что передо мной плут, каких мало. Тем не менее, я испытал к нему неожиданную симпатию и спросил, как его зовут.

– Бонифаций, – ответил тот. – И клянусь вам, ваша милость, никогда бы мне и в голову не пришло браконьерствовать в лесу его сиятельства. Да одного взгляда на рожу лесничего достаточно, чтобы понять: это он сам же и браконьерствует, а потом сваливает на честных крестьян свои грехи!

– И как же ты, Бонифаций, оказался в этом лесу, да еще с мушкетом? Кстати, – принюхавшись, я почувствовал кислый запах пороха, – сдается мне, из мушкета твоего стреляли совсем недавно.

Бонифаций посмотрел на свое оружие, и испуг на его круглом добродушном лице сменился таким изумлением, словно он только сейчас обнаружил, что именно сжимает его правая рука.

– И правда... – протянул он. – Откуда он только взялся, этот мушкет? А не подобрал ли я его там, в лесу? Я, видите ли, страдаю редким недугом, ваша милость. Я хожу во сне, с закрытыми глазами. Бывает, вдруг проснусь и не могу понять – куда же я пришел? Вот и сегодня: проснулся посреди леса, – он протянул мне мушкет, – вот с этой штукой в руке!

– Да вы редчайший человек, господин Бонифаций! – ответил я, стараясь сохранять серьезность. – До сих пор известно было, что иные люди ходят ночью, под воздействием лунного света. Вы же бродите во сне! Поистине, небывалый случай.