– Я не хочу ни о чем говорить, – девушка закрыла лицо руками. – Все это слишком тяжело, – она медленно отвела руки и еле слышно прошептала: – Прощайте, Исаак... Или, отныне, только Портос? Впрочем, все равно. Да благословит вас Бог за то, что вы для нас сделали! Вспоминайте иногда... – она не договорила, отвернулась.

Я ушел, и больше мы не виделись. 

До темноты мы с Мушкетоном просидели в прибрежных зарослях. Я внимательно следил за дорогой, а он, став от рискованного путешествия чрезвычайно болтливым, развлекал меня историями о прежних своих похождениях в этих местах. Время от времени я останавливал его, когда мне казалось, что кто-то приближается к нашему укрытию. Он замолкал, но тут же вновь начинал свои бесконечные рассказы. В конце концов, я пообещал ему, что выдеру его как следует по возвращении, если он немедленно не замолчит. Мой верный слуга подчинился – я думаю, не столько из страха перед трепкой, сколько от того, что ему и самому надоело молоть языком.

Около полуночи я, наконец, решил, что можно отправляться в обратный путь. Туман, обычное явление в этих местах, вновь окутал оба берега Дюранса. Мы спустили на воду нашу лодку и совсем скоро оказались во владениях французской короны. Мушкетон высадил меня в ста ярдах от того места, где его ожидал Якопо. Я вернулся в «отель Бриссо». Перед уходом отсюда я специально неплотно прикрыл окно в свою комнату, и теперь мне не составило особого труда проникнуть в дом через него. Оказавшись в комнате, я, как был, в одежде рухнул на кровать и уснул мертвым сном, без сновидений.

– Ну и горазды же вы спать, господин Портос! – поприветствовал меня наутро гостеприимный господин Жозеф де Бриссо – полный тезка итальянского капитана из Барселоннеты. – Уж мы целый день вчера пытались вас разбудить, и стучали, и звали – и все напрасно!

– Все потому, господин де Бриссо, что ваше вино чересчур крепко! – ответствовал я. – Куда там парижским винам!

Мой ответ вызвал у него настоящий восторг. На том мы и расстались – вполне довольные друг другом.

Дорога в Париж прошла без особых приключений. Я мысленно репетировал свой доклад командиру. Признаться, я, все-таки, побаивался за успех моего плана. Конечно, главная часть его мною была осуществлена – я спас своих друзей. Но, признаюсь честно, иной раз мне представлялось, как меня лишают шпаги и отправляют в Бастилию. Или на эшафот. Чем ближе подъезжали мы к Парижу, тем больше у меня появлялось сомнений в успехе.

Теперь мы ехали и ночью, и днем, для чего мне приходилось чаще менять лошадей на станциях и постоялых дворах. Ноги мои превратились в сплошные кровоподтеки, платье и шляпа покрылись слоем пыли. Мушкетон громко и выразительно стонал – хотя на козлах сидеть было несравнимо легче, чем в седле. Тем не менее, уже через три дня после отъезда из Барселоннеты мы вновь въехали в Сен-Антуанские ворота. В первую очередь я вернул в гвардейскую конюшню карету с решетками и запорами. Избавившись от этого мрачного сооружения, я почувствовал облегчение.

Теперь мне предстояло доложить капитану о выполнении приказа. Результаты доклада могли быть самыми разными, и я не хотел ставить под удар моего верного слугу.

– Ступай домой, – сказал я Мушкетону, едва мы вышли из конюшен. – Жди меня там. Надеюсь, что долго меня не задержат. Задай корм Вулкану, – я передал ему повод от моего коня.

Мушкетон нерешительно потрепал коня по холке. Большую часть пути я проделал на сменных лошадях, только последние два часа – на Вулкане, ждавшем нашего возвращения в Фонтенбло. Но я так торопился, что едва не загнал беднягу.

– Может быть, вам стоило бы переменить платье, прежде чем идти к начальству? – заметил Мушкетон, придирчиво оглядывая меня с ног до головы. Я похлопал по шляпе, сбивая пыль с полей и плюмажа, и махнул рукой. Сегодня мне было не до забот о внешнем виде. Кроме того, я опасался, что от какого-нибудь случайного свидетеля капитан узнает о моем подлинном маршруте раньше, чем я успею ему объяснить. Поэтому я решил не следовать совету Мушкетона, а идти прямиком к Дезэсару.

Мой слуга уже подчинился моему распоряжению, когда я окликнул его. Он тотчас вернулся. Я вытащил изрядно похудевший за время поездки кошелек и бросил ему.

– Вот, возьми. Если я не вернусь, можешь оставить эти деньги себе, – сказал я ему. – На первых порах тебе хватит.

– А если вернетесь? – тотчас спросил этот плут с озабоченным видом, прикидывая кошелек на вес.

– Там посмотрим, – я махнул рукой и направился в особняк Дезэсара. Как всегда, в приемной толпились гвардейцы нашей и других рот, просители, мушкетеры его тестя. Мое запыленное платье вызвало интерес, хотя и не чрезмерный. Протиснувшись сквозь толпу, я подошел к адъютанту. Видимо, он имел насчет меня особые распоряжения. Едва от Дезэсара вышел очередной посетитель, как тотчас, не обращая внимания на протесты ждавших своей очереди, адъютант проводил меня в кабинет командира.

– Ба, Портос! Вот и вы! – приветствовал меня барон. – Я не ждал вас так рано, – он окинул одобрительным взглядом мои запыленные сапоги и шляпу с примятым плюмажем. – Да вы, я смотрю, настоящий кентавр – или как там греки звали лихих всадников?

При этих словах командира, я молодцевато расправил плечи. Бросив взгляд в стоявшее у стены зеркало, я остался вполне доволен увиденным: на меня искоса смотрел рослый широкоплечий солдат в платье, покрытом пылью и конским потом – образцовый исполнитель приказов. С гордым видом подкрутив ус, я вытянулся перед Дезэсаром и щелкнул каблуками.