Шрифт:
– Где ты живешь?
– За рекой.
– Почему ты называешь себя бродягой?
Он задумался. Я ждал. Не то, чтобы мне так уж хотелось с ним разговаривать. Просто разговор этот откладывал мой поход на Центральный рынок.
– Потому, наверное, что я, действительно, бродяга. Я, действительно, очень много видел. В том числе и настоящие войны, гораздо большие, чем сегодняшняя. То есть, вчерашняя. Слава богу, больших войн здесь не бывает.
– Почему?
Он пожал плечами и усмехнулся:
– А не все ли равно? Хватит и того, что здесь бывает.
Пришла моя очередь пожимать плечами. Бродяга сказал:
– Я думаю, что больших войн здесь не бывает потому, что здесь им не место.
– Где – здесь?
– Здесь, – он прикрыл глаза. – В нашем родном городе.
– Разве есть другие города?
– Другие города?
– Ты все время говоришь: «здесь», «в этом городе»...
И тут меня словно током пронзило: сон! Мне же снился другой город! Неужели и бродяге снятся такие же сны?
Вместо ответа бродяга запел, не открывая глаз:
Разинув рот, стоит дурак,в преддверье тишины.На нем красивый синий фраки модные штаны...Он засмеялся:
– Нравится песенка? Это я сам о себе сочинил. Ничего, правда? Похоже. Только у меня никогда не было фрака. И штаны давным-давно вышли из моды. Дальше, правда, получше, вот, послушай:
Стоит, уставясь в небеса,и мнет в руке колпак.Его седые волосазавиты кое-как...Бродяга отбивал такт рукой. Ему самому нравилось его пение.
Ему нравилось, а мне нет. Я прервал его довольно бесцеремонно:
– Ты мне не ответил.
– Разве?.. – он оборвал пение. – Какое-то наваждение. Мне еще ни разу не удалось допеть эту песню до конца. В ней очень много куплетов, и каждый раз что-нибудь мешает. Или кто-нибудь.
– Ты не ответил на мой вопрос.
– А ты спрашивал меня о чем-то? – рассеянно спросил он и открыл глаза.
– Я спросил – почему ты все время говоришь: «В нашем городе»? Разве есть еще какой-нибудь город?
Бродяга вздохнул.
– Все может быть, – сказал он. – Я точно не знаю.
– Ты говоришь так, будто знаешь.
– Тебе показалось, – проворчал он. – Ни черта я не знаю. В этом чертовом городе никто ни черта не знает точно.
– А неточно?
– И неточно в этом чертовом городе никто ни черта не знает.
– Видишь, ты опять говоришь: «В этом городе».
– Ну и что? – он невесело усмехнулся. – Просто привычка... Кстати, ты куда-то торопился. Не скажешь ли, куда именно?
Я поднялся на ноги. Он тоже встал.
– Не скажу, – сказал я. – Не твое дело. Ты не отвечаешь на мои вопросы, с какой стати я должен отвечать на твои?
Бродяга зябко потер руки.
– Ты прав, – сказал он. – Видишь ли... мм... как бы тебе сказать... Вобщем, меня считают сумасшедшим.
– Кто считает? – собственно, ничего удивительного в этом не было.
– Все. Все считают. Главное – не кто, а почему.
– И почему же?
Он отвернулся.
– Думаю, ты не поверишь.
– Поверю.
– Видишь ли... ну-у... – он снова повернулся ко мне. – Я участвовал в одной из войн... вроде вчерашней, но не вчера, а пару лет назад...
– На чьей стороне?
Бродяга удивленно воззрился на меня.
– На чьей стороне? – брови его поползли вверх. – Понятия не имею. Да это и неважно. Сейчас, во всяком случае.
Я так не думал, но промолчал.
– Вот, – сказал он. – Послушай, если ты не торопишься, давай присядем.
– Земля холодная, – сказал я. – Я замерз.
– Холодная? – рассеянно повторил он. – Да, действительно... Видишь ли, в ту войну меня однажды занесло... Занесло на вокзал. Знаешь, что это такое?
– Еще бы!
В нашем доме это место называлось «Сатанинская пристань».
Бродяга промурлыкал:
Пойдем на вокзал – там часы и асфальт,гудок тепловоза – надтреснутый альт,ведь мы друг о друге не знаем – когдауехать, вернуться, уйти – и куда...– Это тоже ты сочинил? – спросил я.
Бродяга покачал головой.
– Один мой приятель.
– А он где?
– Не знаю...
– Там очень страшно?
– На вокзале?
– Где же еще.
– Очень.