На несколько минут комната погрузилась в молчание.

Эманация ужаса, исходящая от яйца, затопила тишину. Но было еще нечто, кроме страха, кроме отчаянья. То, что питало Павла в другом отчаянье три долгих года.

— Теперь я смогу увидеться с женой?

— Да, конечно. Пойдемте, я провожу вас.

— Солнце сегодня очень странное. Какое-то тусклое. Я на него смотрю и глазам совсем не больно.

— Сейчас закат. Так и должно быть на закате.

— Да? Я не помню. Я столько вещей забыла. Кажется, он забрал себе всю мою память — разве такое возможно?

— Но меня-то ты помнишь? Помнишь, как мы познакомились? Сентябрь, и ворохи желтых листьев, и…

— Помню. Наверное, ему это не понадобилось… Не понадобиться. Лишняя информация… Господи, я совершенно не воспринимаю ЭТО как своего ребенка — хотя три года носила его в себе… Словно сон. Словно я и не жила все это время.

— Ты говоришь, что не жила эти три года — я тоже. Сейчас я это понимаю. Я любил тебя, люблю и буду любить, несмотря ни на что. Но ведь жизнь не кончена, что бы там не говорили могильщики вроде Рогова. У нас еще могут быть дети. Нормальные дети. Может быть, вообще все обойдется. Люди — это не дафнии.

Он ошибался. Люди, конечно, имели мало общего с крохотными ракообразными, но только не в вопросах выживания. Отложившая яйцо дафния может возвратиться к обычному существованию — плавать, есть, даже иметь обычное потомство. Для продолжения такой безбедной жизни нет никаких препятствий.

Но обычно им на это уже не хватает времени.