М.О. Чудакова подвергает сомнению уверенность американского булгаковеда С. Иоффе в том, что жена Булгакова, как и ее сестра, были любовницами Сталина (7, с. 10), но при этом она согласна с тем, что еще мало исследованы многочисленные случаи маниакальной уверенности женщин, будто они были любовницами Сталина.

Б.С. Мягков рассказывает о творчестве М.А. Булгакова с 1923 по 1924 г., когда писатель работал в газете «Гудок» и создавал роман «Белая гвардия». Малая проза Булгакова (его фельетоны), считает Б.С. Мягков, плохо изучена. Целый ряд произведений бездоказательно приписываются Булгакову, включаются в его сборники, выпускаемые солидными издательствами, и эти ошибки утверждаются затем в корпусе трудов писателя.

Итальянская исследовательница Рита Джулиани рассматривает в своей статье демонический элемент в булгаковских «Записках на манжетах». До нас не дошел полный текст этого произведения, написанного в 1922–1923 гг. и опубликованного в урезанном цензурой виде. Однако и в неполной форме «Записки на манжетах» содержат важные сведения о жизни Булгакова на Кавказе и о первых месяцах его пребывания в Москве. «Посредством волшебных появлений и исчезновений, колдовства, фокусов и тому подобного Булгаков передает очевидную нелепость и настоящую иррациональность многих аспектов социального устройства» (7, с 27). Рита Джулиани считает, что центральным элементом булгаковской поэтики является «магическое». а что касается «дьявольского», то это не что иное, как «подкласс магического».

В.П. Скобелев, говоря о функции архаико-эпического элемента в романной структуре «Белой гвардии», сравнивает булгаковский роман с пушкинской «Капитанской дочкой», ибо считает, что зона семейных отношений и связей, описанная в «Капитанской дочке», повторяется в изображении семьи Турбиных в «Белой гвардии».

Рассмотрев образ императора Николая I в пьесе «Александр Пушкин», образ Ивана Грозного в пьесах «Блаженство» и «Иван Васильевич», образ Николая II в пьесе «Батум» и образ Петра I в либретто оперы «Петр Великий», И. Ерыкалова приходит к выводу, что эти образы царей затрагивают глубокие мировоззренческие и эстетические черты творчества Булгакова. «Кроме того, сопоставление известных фактов из жизни русских царей с текстами писателя позволяет в некоторой степени приоткрыть способ шифровки мыслей, которые он хотел запечатлеть в своих произведениях, но не высказывать прямо» (7, с. 45).

М.В. Колтунова формулирует концепцию личности в романе «Мастер и Маргарита» следующим образом: «Человек ответственен прежде всего перед собой за тот выбор, который он сделал. Ответственность эта начинается с момента осознания истины. Истина же в том, что человек бессмертен, а потому должен быть совершенно свободен от страха, лжи и жажды власти над себе подобными. Тогда исчезнет почва для ненависти и вражды. Ибо ненависть порождает ненависть, а любовь умножает любовь» (7, с. 63).

Согласно статье А.Н. Баркова о религиозно-философских аспектах романа «Мастер и Маргарита», прототип Воланда — это В.И. Ульянов-Ленин, ибо в образе Воланда переплетается сатанинское с божественным (7, с. 73). В книге же Александра Эткинда «Толкование путешествий» Воланд — это американский посол в СССР Уильям С. Буллит и одновременно Владимир Маяковский, на собрании сочинений которого стояла анаграмма «WM».

Английский булгаковед Дерек Дж. Ханнс, оценивая роль Иешуа в романе «Мастер и Маргарита», утверждает, что номера четырех библейских глав романа (гл. 2, 16, 25, 26) означают буквы еврейского алфавита, которые составляют выражение: «Смотрите, этот человек любит Яхве» (7, с. 96).

Автор нью-йоркского «Нового журнала» Мария Шнеерсон в статье «Лучший слой в нашей стране. Заметки о Булгакове» (16) напоминает, что в своем письме Правительству СССР от 28 марта 1930 г. Михаил Булгаков указал, что в пьесах «Дни Турбиных» и «Бег», а также в романе «Белая гвардия» он упорно изображает русскую интеллигенцию как «лучший слой в нашей стране». Булгаков также указал в этом письме, что изображение интеллигентско-дворянской семьи, волею непреложной исторической судьбы брошенной в годы гражданской войны в лагерь Белой гвардии, осуществляется им в традициях «Войны и мира», что такое изображение вполне естественно для писателя, кровно связанного с интеллигенцией.

Мария Шнеерсон показывает, что тема эта определяет пафос основных произведений писателя. Уже в «Записках юного врача» (1927) возникает образ России — темной, нищей страны и образ одинокого интеллигента-подвижника, призванного нести людям свет (16, с. 275). Метафоры мрака и света пронизывают все повествование рассказов.

Параллельно с «Записками юного врача» Булгаков пишет цикл рассказов о гражданской войне, в которых «интеллигент, поставленный в экстремальные условия, не изменяет идеалам добра» (16, с. 276). В рассказах «Необыкновенные приключения доктора», «В ночь на 3-е число», «Красная корона» и др. Булгаков утверждает. что интеллигент полностью ответственен за то, что происходит в стране. В рассказе «Я убил» показано, что интеллигент способен совершать решительные поступки: доктор Яшвин убивает петлюровца-истязателя.

В «Белой гвардии» Булгаков выступает не только как адвокат интеллигенции, но и как прокурор. Псевдоинтеллигенты типа Шполянского, Тальберга и Лисовича сыграли, по мнению писателя, «роковую роль в истории российской смуты» (16, с. 277). Роль народа в этом романе также неоднозначна, с одной стороны людские массы сравниваются с «Черным морем», с «черной рекой», а с другой стороны, Булгаков отражает на страницах «Белой гвардии» извечные чувства справедливости и доброты народа. Так, убитый на первой мировой войне вахмистр Жилин предстает во сне Алексея Турбина как «светозарный рыцарь» (16, с. 279).

В повести-антиутопии «Роковые яйца» (1924) возникает тема интеллигенции и народа. Мария Шнеерсон считает, что Булгакову была известна антиутопия Е. Замятина «Мы», опубликованная за границей также в 1924 г., хотя она и не приводит никаких доказательств такого предположения. Она только замечает, что в обеих антиутопиях «материальное процветание страны сочетается с деспотизмом» (16, с. 279). Что касается Булгакова, то Мария Шнеерсон склонна полагать, что в процветающей Москве (имеется в виду НЭП) писателю видится та же «тьма египетская», что и в российской глуши, где за несколько лет до этого оказался его герой «Записок юного врача».