Сказано это сгоряча. Никакое развитое художественное явление не укладывается в «либо-либо». И «литература вообще» ныне понятие настолько неоднородное, что не может быть надёжным ориентиром. Научная же фантастика при всей исторической молодости давно уже вышла из жюль-верновских пелен, чтобы не замечать её неоднозначных отношений с литературной традицией. Сегодня отлично просматриваются черты сходства научно-фантастического романа, скажем, с таким его антиподом, как роман исторический — в творческих методах проецирования будущего и воссоздания былого. Отчётливо видится сходство неиндивидуально-типологического героя научной фантастики с подобным героем сатиры. Ю.Кагарлицкий хорошо показал в книге «Герберт Уэллс» общехудожественный смысл научно-фантастической условности и так далее.

Вместе с тем, невооружённому глазу теперь заметно, что эта ветвь художественной литературы и подчиняется всеобщим законам искусства, и вносит в тысячелетнюю традицию нечто своё, новое. Будущее как предмет изображения и равноправное, наряду с настоящим и прошлым, третье измерение художественного мира. И «героя, какого в ней прежде не было… — весь человеческий род» [365] . И науку как средоточие коллективного разума, которая выступает в фантастике не только предметом изображения, но и инструментом познания неведомого будущего, составной частью её творческого метода.

Общелитературные определения не учитывают или занижают эти новации и явно недостаточны. Поэтому появляются всё новые уточнения. Одни перебрасывают мостики к науке и прочим сферам творческой деятельности. Другие, наоборот, огораживают фантастику каноном художественности. Братья Стругацкие начиная с шестидесятых годов повторяли свою любимую мысль о том, что современная фантастика не более чем литература, специфичная разве что введением в художественный мир чего-то необыкновенного.

Иногда уточняющие определения неожиданно броско заостряют действительно актуальные сегодня, хоть и не детерминирующие, черты жанра. «Я бы рискнул назвать фантастику литературой-тренажёром писал автор одной статьи в середине восьмидесятых годов. — Ставя на своих страницах проблемы будущего, проигрывая возможные ситуации и варианты… она тем самым готовит почву для решения нынешних задач научных технических, психологических, помогая увидеть в новом качестве то, что затуманивает суетная сиюминутность» [366] .

Такой — функциональный — подход не удовлетворял и в прошлых дискуссиях (с шестидесятых годов споры о современной фантастике стали обычным делом, группируясь вокруг «Литературной газеты»). В семидесятые, правда, осмысление специфической функциональности фантастики явилось шагом вперёд по сравнению с тематическими определениями (литература научно-технического прогресса) и чисто жанровыми (просто литература).

Г.Гор, получивший в то время известность как писатель-фантаст, говорил в одной дискуссии, что видит задачу жанра в том, чтобы «помочь современному человеку интеллектуально, психически и эмоционально обжить и освоить быстроменяющуюся среду» [367] . «Именно потому, что, в последнее столетие скорость перемен невероятно возросла, — пояснял журналист и критик Р.Подольный в Библиотеке современной фантастики, — эта задача и вышла на передний план. Рассказывая о возможных изменениях, фантастика готовит человека к изменениям действительным» [368] . Всё это справедливо, конечно. Уже появление романов Жюля Верна связано было с возрастанием темпов жизни неторопливого XIX столетия.

Но каким способом выполняет фантастика свою роль психологического тренажёра? В литературных спорах, отмечал в конце шестидесятых годов читатель В.Пирожников, «часто говорится о моделях общества, создаваемых фантастами, выносятся оценки относительно истинности этих моделей, но всё это, как ни странно, совершается без какого-либо раскрытия законов художественного моделирования» [369] .

С тех пор мало что переменилось. «Это та же литература, только в ней происходит больше невероятного в единицу времени» [370] , — «уточнил» Б.Стругацкий в середине восьмидесятых свою позицию. А ведь кроме дозы невероятного, у фантастики своя жизненная и временная направленность, свои творческие возможности, и у научной — отличные от волшебной.

Фантастику в наше время уподобляют зонду, запускаемому в неизвестность. В самом деле, в уравнениях современной действительности всё больше неизвестных, и по инерции вчерашнего образа мысли обыденное сознание нередко пасует сегодня перед нежданными последствиями человеческой деятельности. Кроме «вычисления неизвестного» — в рамках литературной условности, конечно, — у научной фантастики немало других функций, о чём речь впереди.

Но вот какую неизвестность зондирует фантастика и, каким способом доставляет нам информацию из-за горизонта, — это-то и остаётся в тени функционального подхода. В литературной критике царит такая разноголосица насчёт предмета и творческого метода фантастики, что одни суждения отрицают другие высказывания тех же самых авторов. Произвольные определения, что такое фантастика в современном мире, расходятся с фактами истории литературы и — не удивительно — противоречат бесспорным теоретическим положениям о творческих возможностях искусства и литературы.

Р.Подольный спрашивал в цитированном предисловии: «А можно ли сказать, что фантастические романы, рассказы, пьесы отражают будущее?» и решительно отвечал: «Нет. В них повторяется в особой форме (в какой, каким образом? — А.Б.) самое настоящее» [371] . Но уже на следующей странице вынужден признать: «Мы живём в мире, предсказанном (хотя бы частично) десятки и сотни лет назад, смотрим по телевизору, предсказанному Жюлем Верном, полёт в космос, предсказанный им же (хотя на звёзды летали ещё герои… Лукиана)» [372] и т.д.

Так отражает или не отражает?

Напрасно Г.Гор доказывал, что обживать быстроменяющуюся среду — нечто совсем другое, чем предсказывать изменения. Приведём это место из его статьи в более широком контексте. «Современный фантаст попал бы в смешное и жалкое положение, — писал он, — если бы стал, как Жюль Верн и Александр Беляев, предсказывать изобретателю или учёному (почему только им? — А.Б.) новые научные и технические идеи. У современных фантастов совсем другая и куда более художественная задача. Они пытаются помочь человеку интеллектуально, психически и эмоционально обжить и освоить быстроменяющуюся среду» [373] .