Так, Лера. Остановка. Глубокий вдох. Спокойный выдох. Крысы уже разбежались от звука твоих шагов. А теперь – аккуратно, неторопливо, вытягиваем вперед ручки и плетемся к лестнице… Чертов Эрик. Чертова его идея-фикс о мести бывшему приятелю. Чертовы консервные банки – это же надо было так загадить водонапорную башню? Ну и что, что пустую и никому ненужную…

Мои пальцы коснулись влажных и ржавых перил. Очень хорошо, Валерия. Прекрасно. А теперь – наверх, осторожно, чтобы шею себе не свернуть.

И я все-таки доползла наощупь к самому верху, выпрямилась на площадке, не отрываясь от заросших слизью перилец – уж лучше руки потом помыть, чем сверзиться отсюда, с такой-то высоты – а до земли метров десять, а то и больше. Потом набралась храбрости, одной рукой влезла в карман и извлекла мобильник. Табло электронных часиков светилось гнилушкой – без двадцати десять. Что я скажу Андрею? Или наоборот, попытаться выяснить, кто он такой на самом деле? Не стоит забывать то великолепное зрелище, которое являл собой спринтер в трусах, выпрыгнувший с третьего этажа…

Вдруг сердце замерло, пропустило один удар – и рвануло вперед как хорошая скаковая лошадь. Потому что внизу, у подножия лестницы и прямо подо мной, что-то захрустело.

– Лера? Ты здесь?

«Беги!» – завопила я мысленно, – «беги, спасайся!»

Но вслух, как будто кто-то чужой вместо меня говорил, получилось:

– Да. Поднимайся.

– Что ты там делаешь? – в голосе Андрея послышалось изумление, – Лерочка, с тобой все в порядке?

И, не дожидаясь ответа, он взлетел по шаткой, ненадежной лестнице. А еще через мгновение меня сжали теплые, крепкие руки, и губы мои ощутили тепло других губ… И вдруг все оборвалось, сгинуло.

– Лерка, – сипло прошептал Андрей, пристально вглядываясь мне в глаза, – что они с тобой… Кто это с тобой сделал, кто?!!

Да, это был он. Все тот же красавец-блондин с блестящими глазами, в которых то шуршал бирюзовый штиль, то бушевал свинцовый шторм. И пахло от него так же, как тогда… В первую ночь на озере. И во взоре его хаотично плескались жалость, страх, горечь утраты – Боже, от этого стало так больно… почти как после… после укола в вену…

– А что… со мной… не так? – прохрипела я, отчаянно цепляясь за пиджак Андрея.

– Что не так?.. – едва слышно выдохнул он, – неужели ты не заметила? Что с твоим ментальным полем, Лера? Кто все это с тобой проделал? Ты же становишься… чудовищем!

Мои ноги подкосились, но я все еще не выпускала Андрея. На его щеках что-то блеснуло… слезы?.. Может быть, даже слезы раскаяния? Не слишком ли поздно?!!

Я прикусила губу. Только бы не расплакаться. Только бы не раскиснуть окончательно, только не теперь…

– Почему. Ты. Убежал.

– Ты меня никогда не простишь, да? – он торопливо опустил взгляд. Затем порывисто прижал меня к себе, – моя милая, моя бедная девочка…

– Тебе даже не снилось, что пришлось пережить твоей бедной девочке, – я резко высвободилась, – почему ты убежал, Андрей? Почему?!! Это ты… убил тех людей? А может быть, ты вовсе не Андрей, а? И твое имя – Яков?..

Он попятился, но я не отставала. Кажется, выкрикивала что-то бессвязное, медленно погружаясь в пучину гнева – и дьявольским оком сверкал на пальце изумруд.

– Лера! Лера, погоди, ну же… – и я забилась в железных объятиях, пытаясь вырваться и одновременно не желая этого.

– Моя бедная девочка, – повторил Андрей, – о чем ты? Что за бред, что за Яков?

На мгновение внутри водонапорной башни повисла тишина. А потом она разбилась, разлетелась тысячью острых осколков –

– Как трогательно, – сказал Эрик.

Он поднялся совершенно бесшумно. Или же мы просто не слышали его. Словно вылившись из мрака, он шел к нам, сгусток черноты с неестественно белым лицом, и таким же непроглядно-черным было его сердце, обернутое в пронесенную сквозь века ненависть.

Андрей резко повернулся к инквизитору, загораживая меня своим телом, а затем – негромко и совершенно спокойно спросил:

– Лера… так ты теперь… с ними?..

Я промолчала, и Андрей терпеливо повторил свой вопрос.

– Это ловушка, да, Лер? На меня объявили охоту?

Господи, броситься бы вниз головой с этой площадки, чтобы исчезнуть, чтобы не видеть его красивого лица, чтобы не слышать ледяного презрения, змейкой просочившегося в интонации…

– Яков? – ласково прошелестел Эрик, – ты ли это, мой добрый друг?