Шрифт:
Что происходило дальше, до сих пор как следует не понимаю и потому вряд ли смогу обстоятельно рассказать. Я вдруг снова почувствовал себя так же глупо, как и в тот момент, когда вытащил странный документ из-под земли. Михаил и Виктор о чем-то деловито рассуждали, но я почти ничего не понимал из их разговора. Алгоритм, статистические свойства текста, кодировка по таблицам случайного набора символов, энтропия, математическое ожидание и дисперсия — нет, они говорили явно на каком-то неведомом мне языке.
Я и не пытался уже вникать в их разговор, отзываясь только на вопросы, обращенные лично ко мне и к археологии. Они заменили каждую букву греческого алфавита цифрами. Обыкновенная греческая буква «альфа» приняла в результате этого совершенно чудовищный, по-моему, вид: 100 000. А «эпсилон» стал выглядеть как 100 101. Вот теперь, по-моему, документ был действительно надежно превращен в какую-то шифровку…
В общем о технологии всей подготовительной работы по расшифровке найденного документа я больше ничего говорить не буду: желающие (и способные в этом разобраться) смогут узнать все подробности из специальной статьи, которую Михаил и Виктор готовят сейчас для сборника, посвященного проблемам кибернетики.
Так они колдовали с цифрами вечерами всю неделю.
И Виктор, покачивая головой, несколько раз говорил мне:
— Очень мало текста, боюсь, ничего не выйдет. Повторяемость некоторых букв ничтожна. Если бы вы нам дали побольше текста…
Чудак! Я бы и сам хотел найти новые документы: пусть даже непонятные, на таком же загадочном языке. Но, кроме этого клочка папируса, у нас пока ничего не было.
Наконец наступил день, когда по распоряжению шефа, которого я так и не видел и даже имени не узнал, нашей группе № 15, как она, оказывается, официально уже именовалась, должны были по графику дать на тридцать шесть часов вычислительную машину. В зал, где она размещалась, меня не пустили.
— Все равно ничего не увидишь, а только будешь мешаться под ногами, — строго сказал мне Михаил.
И я на этот раз не осмелился с ним спорить, только заглянул в зал на машину через полуоткрытую дверь. Но не увидел ничего нового, кроме все тех же пультов с лампочками да загадочных приборов вдоль стен. А потом дверь закрылась, и я отправился домой ждать…
Не знаю, сколько прошло времени до следующего вечера, — вероятно, тридцать шесть не часов, а лет или, может, даже десятилетий. Я услышал Мишкины торопливые шаги и распахнул дверь раньше, чем он успел позвонить. Первым делом впился взглядом в его лицо. Оно было смущенным. Значит, все оказалось липой, очередной трепотней?
— Ну?
— Да дай ты мне раздеться! — сказал он, отпихивая меня в сторону и разматывая шарф. — Понимаешь, очень мало текста, Виктор был прав.
— Где она? — заорал я.
С явным смущением, так не похожим на него, Михаил положил передо мной листок, на котором было написано:
«Возьми …… по-ахейски «благовон», выжми из нее …… и разбавь …… водой из ……
Добавь …… два ……. возьми …… пива …… одну, зарежь …… нацеди его …… в ту и …… и доверху …… разбавленным …… это размешивай …… не …… пена ……. три …… и …… заговор …… «Сарон, Калафон, …… И …… залпом ……»
— Вот и все, по-моему, не слишком густо. Но ничего не поделаешь, текст уж больно коротенький, куцый, — сказал Михаил так, словно был в чем-то виноват. — Тарабарщина. И, по-моему, не очень интересная: не то страница из поваренной книги, не то рецепт какого-то яда — не случайно тут упоминается слово «заговор» и чьи-то имена.
— Ничего ты не понимаешь в археологии, — решил я его утешить, хотя и сам был разочарован. — Тебе все кажется, будто для нас важнее всего найти какой-нибудь клад. А порой самые обыкновенные черепки от посуды или вот такая запись могут рассказать куда больше важного и интересного, чем находка красивой вазы или золотого кубка. Материальная культура народных масс далекой древности — вот что нас прежде всего интересует: как развивались производительные силы общества, что сеяли на полях, выделывали в мастерских, в какие производственные отношения вступали между собой люди в процессе труда.
— Ну и что же тебе говорит эта куцая расписка, доморощенный Шерлок Холмс?
— Ну, во-первых, я ошибался, принимая это за какую-то хозяйственную опись или реестр. Скорее всего это рецепт, который жрец почему-то хотел засекретить, скрыть от чужих глаз…
— А может, все-таки сообщение о заговоре?
Мишке явно хотелось идти по стопам героев Эдгара По.
Рецепт его не устраивал: какая в нем романтика?
— Да нет, слово «заговор» тут употреблено в смысле «заклинание». А имена явно не греческие, вероятно, какие-то магические божества или демоны.
Я еще раз внимательно просмотрел запись и добавил:
— Кое-какие пробелы, кажется, можно восстановить по смыслу, помочь твоей чудо-машине. По-ахейски «благовоном» называли мяту. Значит, первая строчка читается: «Возьми мяты, называемой по-ахейски «благовон»… Шестая строка: «зарежь», вероятно, какое-то жертвенное животное, а не коварного врага, как ты думаешь; «нацеди его» — видимо, «крови» — в какой-то сосуд… Да, несомненно, рецепт. Но зачем жрецу понадобилось зашифровать его, не понимаю!