— Нет, — ответил Асаф, потеснее прижимаясь к ее спине.

Он подумал, как было бы прекрасно, если бы она когда-нибудь познакомилась с его родителями, и тут же всем нутром догадался, что ей понравится у них. Он отчетливо увидел, как Тамар играет с Муки, разговаривает с мамой на кухне, как заходит в его комнату и он закрывает за нею дверь… Надо будет выкинуть из комнаты всякую ерунду, вроде той ужасной коллекции разноцветных уродцев-гоблинов, и фотоколлаж, на котором он стоит рядом с раввином Кадури, и драные постеры «Strike force», висящие в комнате уж лет шесть, не меньше.

Тамар ушла в пещеру, взглянуть на Шая. Тот проснулся и попросил воды. Попив, снова лег и, глядя на Тамар, робко извинился. Потом добавил спокойно, с холодной рассудочностью, что в его жизни нет никакого смысла без музыки. Тамар так же спокойно и трезво объяснила, что на этом этапе такое в порядке вещей, но через пару месяцев все к нему вернется. Шай покачал головой и ответил, что она себя обманывает, но у него никаких иллюзий нет.

— Почему ты не бросишь меня подохнуть тут? — спросил он, и Тамар постаралась не выдать своих чувств.

— Вы еще не врубились, Холмс? — улыбнулась она из последних сил. — Что я не позволю тебе сдохнуть, как бы ни старался? Ты еще не понял, что у тебя нет выбора?

Они молчали, взглядами цепляясь друг за друга, и слова им не требовались — они были двойниками, двумя ключами от одного сейфа.

— Ты правда будешь меня охранять?

— Да.

Шай очень глубоко и медленно вдохнул, расправив худую грудь, и Тамар поняла, что он доверяет ей — целиком и безраздельно.

— Ну-ка, — сказал он внезапно окрепшим голосом, — приглуши скрипичный фон и приволоки мне какой-нибудь фрукт, я умираю с голоду, а потом вали к своему корешу, вали-вали, я же вижу, что тебе неймется…

Тамар вернулась к Асафу и сухо сообщила, что Шаю лучше. Несколько минут они сидели в молчании. Тамар понимала, что чем больше оживает Шай, тем все больше места освобождается в ней для Асафа, да и для себя самой, а еще — для всего того, о чем раньше нельзя было и помыслить.

Она рассказала про Шели, про ее удивительную жизнерадостность, чувство юмора и тягу к саморазрушению. Она говорила почти целый час, не останавливаясь. Асаф слушал. Тамар описала, как встретилась с Шели, как они волокли тяжеленный матрас, как Шели привела ее к себе в комнату. И только теперь она начала осознавать весь ужас случившегося.

— Шели больше нет, — сказала Тамар с изумлением, словно только что узнала об этом. — Ее нет и больше не будет. Никогда не будет. Понимаешь? Я произношу эти слова и не понимаю их. Почему я их не понимаю? Скажи, со мной что-то неладно? Чего-то не хватает?

Они опять сидели спиной к спине, и поэтому Тамар не видела его лица, но подумала, что еще не встречала парня, способного так слушать. Потом, она даже не заметила, как это вышло, он перевел разговор на музыку. Она рассказала о перевороте, произошедшем в ее жизни три года назад, когда она заставила родителей записать ее в хор. Как она вдруг расцвела, ощутила, что чего-то стоит. Рассказала и про Алину, которая поверила в нее с самого начала, не испугалась ни ее дерзости, ни ее нахальства. Асаф признался, что ничего не понимает в музыке, и вообще он никогда не поймет, как это можно — выступать перед публикой. Тамар рассмеялась: ей самой собственная смелость всякий раз кажется каким-то чудом. А вот что, на его взгляд, самое трудное в публичном выступлении? Асаф задумался. Она терпеливо ждала.

— Отдать то, что у тебя внутри, — сказал он наконец. — То, что пришло из самого твоего нутра… отдать это людям, которых ты не знаешь, которых видишь впервые в жизни…

— Точно, — согласилась Тамар. — Но в этом одновременно и весь кайф, понимаешь? Выходить к чужим, незнакомым людям и пытаться их покорить…

— Да, понимаю. Но я — другой. Я бы так не смог. — Асаф рассмеялся, представив себя поющим перед толпой. Тамар плотнее прижалась к его спине, чтобы впитать в себя все его смешинки, чтобы ни одна не пропала. — Я бы точно останавливался после каждой строчки и думал: как, клево вышло? Или не клево? С тобой такого никогда не случается?

— Да это же именно то, чему я стараюсь научиться все эти годы! — выпалила Тамар, потрясенная тем, что он моментально выудил главную ее проблему, которую даже Алина не сумела так точно сформулировать. — Для меня главное научиться избавляться от этой рефлексии. Ведь стоит хоть на миг задуматься, как тебе удалась нота, и все — конец. Я тут же зажимаюсь, и голос становится деревянным.

— Но если ты поешь хорошо, какое у тебя чувство?

— О, это лучше всего! Это как волшебство. Как мистика. Ты чувствуешь, что все-все во вселенной находится на своем месте…

В точности как сейчас, подумала Тамар.

— Скажи… а ты захочешь прийти на мое выступление?

— Еще бы. Конечно. Только тебе придется сначала мне все объяснить.

— Не волнуйся, я тебя подготовлю.

Асафу захотелось попросить, чтобы она спела прямо сейчас. Для него. Но он струсил, черт возьми, опять струсил!

Время от времени один из них вставал и шел проверить, в порядке ли Шай. А оставшийся чувствовал, как его тело тоскует по прикосновению другого. Динка вела себя нервно — потявкивала, принюхивалась. В зарослях теребинта явно что-то творилось, но Тамар с Асафом целиком ушли в собственные ощущения и переживания. Позже, когда все закончилось, они долго еще поражались, как могли настолько оглохнуть и ослепнуть, что не заметили очевидного.