— Ломка — это то, что с человеком творится, когда он пытается отвыкнуть. Ты меня слушаешь? В первые четыре-пять дней организм просто вопит от боли, не получая своей дозы. — Носорог снова придвинулся к Асафу, он говорил совсем тихо, сузив глаза. — Это как если бы тебя морили голодом и жаждой целый месяц, просто изнутри разламывает человека. Видел бы, каким человек делается — прямо серый, потом так и сочится, руки-ноги ему крючит…

Носорог говорил, а Асаф монотонно качал головой, будто стараясь отогнать эти слова.

— Ну так как? Забыли? — спросил Носорог.

Асаф медленными глотками допил колу. Поставил стакан, не глядя на Носорога. Он никак не мог заставить себя выдавить хоть что-нибудь.

Носорог изумленно смотрел на него.

— Понял. — Из его широкой груди с шумом вырвался долго сдерживаемый воздух. — У нас проблемы.

Он ткнул вилкой в тарелку, поднес ко рту и замер. Вилка в огромных пальцах казалась игрушечной. Мама Асафа, большая специалистка по части рук, всегда повторяла, что у Носорога самые мужские пальцы, которые она видела в своей жизни.

— А сам ты, — наконец заговорил Асаф, — ты ни разу?..

— Никогда. — Носорог откинулся на спинку, и стул отозвался стоном. — Близко был к этому, но пронесло. У меня другое увлечение было, ты ведь знаешь.

И он в сотый раз рассказал Асафу (но сейчас было в этом что-то успокоительное), как в детстве, с шестилетнего возраста, тащился с отцом в синагогу и тотчас линял оттуда, несся к дереву, росшему около стадиона, и просиживал на нем с девяти утра до начала игры в половине третьего.

— Я смотрел матч, возвращался домой, получал дикие тумаки от папаши и тут же начинал ждать следующей субботы.

Асаф представил, как маленький Носорог заходится от восторга на верхушке дерева, и улыбнулся.

— Понял, да? — рассмеялся Носорог. — Сейчас мне кажется, что, наверное, и не сама игра меня так занимала, как ожидание. Я обожал торчать там по полдня и думать, что вот-вот начнется, еще чуть-чуть — и случится. Вот это был наркотик так наркотик. И в тот момент, когда матч заканчивался, — полное опустошение, до следующей недели. Постой, а как мы сюда доехали?

— Да уж доехали, — улыбнулся Асаф.

— Ну хватит! — сказал Носорог, но Асаф понял, что тот всего лишь решил поменять тактику. — Что это я на тебя насел. Тебе ведь и того ублюдка с наручниками хватило.

Какое-то время они жевали в полном молчании, медленно остывая от спора. Потом глянули друг на друга, сытые и довольные, и разулыбались. Обычно они лучше всего решали свои разногласия молча.

— Ну а что старики? — заговорил Носорог.

Асаф сказал, что вчера они еще не звонили, но уж сегодня обязательно.

— Интересно, справилась ли твоя мама…

— С дверью самолетного туалета, — закончил Асаф, и они захохотали.

Мама целую неделю тренировалась дома с ручкой посудомоечной машины — Носорог сказал ей, что у туалетной двери в самолете такая же.

— Значит, говоришь, от них пока нет вестей, — еще раз повторил Носорог, в упор глядя на Асафа.

— Нет, пока нет. Правда.

— Ага.

Носорогу не нравилась эта поездка. Он подозревал, что от него что-то скрывают.

— А Релли что? — спросил он, будто между делом.

— Думаю, в порядке. — Асаф пожалел, что покончил с едой и нельзя притвориться, что увлечен содержимым тарелки.

— Она с ними возвращается или нет?

— Хорошо бы. Не знаю… может быть.

Носорог буквально сверлил его взглядом, но Асафу нечего было ему сказать. Он и сам побаивался, что за этой поездкой кроется какая-то тайна, что ему не говорят всего по причине его дружбы с Носорогом. Слишком уж охотно родители согласились оставить его, пообещав привезти вожделенный «Кэнон».

— А то я… — Носорог закурил и жадно затянулся. — Я… у меня все время такое ощущение…

— Нет-нет, — поспешно сказал Асаф. — Вот увидишь, все будет в порядке.

Он вспомнил, как Релли заставляла Носорога бросить курить и тот пересилил себя. А вот теперь опять закурил — еще один дурной знак.

— Не волнуйся. Они там поговорят с ней, и она к нам вернется.

«К нам» означало — к Носорогу. Прежде всего — к Носорогу.

— Она там кого-то нашла, — хрипло пробасил Носорог, пустив струйку дыма вверх. — Какого-нибудь лоха-америкашку. Я тебе говорю — не приедет она. Я такие вещи нутром чую.