Шрифт:
Ляхов взял руку Захарова и с размаху хлопнул ладонью по его ладони.
– Молодчина, Сенька, ей-богу! Ловко играешь, сукин ты сын этакий! Ну-ка, хлопнем!
– Будьте здоровы! – ответил Захаров, чокаясь. Он опрокинул в рот рюмку водки и молодцевато провел рукою по волосам. – Вы знаете, как сказано в поэзии: "Лови, лови часы любви, минуты наслажденья…" Вы не смотрите, что это пустяковина; это не зря сказано… Кинарейку поймай-ка! Другой ее этак – цоп! Разве можно так? Нужно брать тонко!..
Чиновник отошел от них. Он стоял у соседнего стола, качал головой и говорил сидевшим за пивом трем наборщикам:
– Я люблю веселость и спокойный нрав… А за что же женщину бить? Разве это благородно?
III
Народу все прибывало. Лампы-молнии с хрустальными подвесками тускло освещали потные головы и грязные, измазанные горчицею скатерти. Из кухни тянуло запахом подгорелого масла и жареной рыбы. В спертом, накуренном воздухе носились песни, гам и ругательства.
Андрей Иванович пил рюмку за рюмкой. В душе было горячо, хотелось всех любить, хотелось сплотить всех вокруг себя и говорить что-нибудь хорошее, сильное и важное. Полбутылка портера, которую половой, откупорив, заткнул пробкою, согрелась, и пробка с выстрелом вылетела из горлышка; пена брызнула в стороны, пробка ударилась в низкий потолок и упала на сидевшего за соседним столом наборщика.
Наборщик, бледный молодой человек, с очень высоким узким лбом, – сердито оглянулся.
– Послушайте, я вас попрошу поосторожнее! – угрожающе произнес он, отирая голову.
Андрей Иванович добродушно ответил:
– Мы нечаянно, – что там!
– "Поосторожнее"! – передразнил Ляхов. – Ты это портеру говори, а не нам! Объявился с претензиями!
Наборщик медленно повернул к Ляхову свое бледное лицо и молча смотрел на него.
– Поглядел бы раньше, швырял ли в него кто пробкой. Нет, сейчас в амбицию вломился, – "поосторожнее"! Прохвост паршивый!
Андрей Иванович пересел к наборщику.
– Ну что там! Сказано, нечаянно… Чего вы?.. Разве не бывает различных несчастных обстоятельств? Выпьем лучше вместе для знакомства.
Ляхов, развалясь на стуле, говорил:
– Что ж, пойдем из-за полбутылки к мировому!
– "Нечаянно!"… Я рад, – совершенно справедливо! – ответил наборщик Андрею Ивановичу, – но к чему же ругаться, как этот господин?
Андрей Иванович воскликнул:
– Друзья! Выпьем!.. Ну, неужто мы из-за этого станем поднимать скандал? Позвольте спросить, чем вы занимаетесь?
– Наборщики.
– Ну, а мы переплетчики! Все мы трудящие люди, из-за чего же ради мы будем ссориться? Из-за полбутылки портера?.. Друзья, друзья!.. Пойдем, Вася, к ним! – Он потащил Ляхова к наборщикам. – Ну, помиритесь, поцелуйтесь!.. Человек, еще полдюжины портеру!
– Позвольте, почему вы рассердились? – спросил Ляхов, садясь к наборщикам. – Вы должны были раньше поглядеть, отчего случилось дело. А вы сейчас же начинаете ворочать глазами и говорить различные угрожающие выражения.
– Совершенно справедливо! А только для чего вы…
– Нет, позвольте, я вам сейчас все объясню! Мы сидим, портер хлопнул, чем мы виноваты? Вы к бутылке должны были со своим замечанием отнестись, а не к нам…
Андрей Иванович взял провинившуюся бутылку портера.
– Ну, ну, дурак! – И он совал бутылку к губам наборщика. – Мирись сейчас же с бутылкой. Целуйся с ней без разговоров!
– Я рад-с! Очень приятно познакомиться! – Наборщик галантно раскланялся с бутылкой и три раза поцеловал ее накрест.
– Да он с нею уже давно знаком! – сказал его сосед. – Эка, подумаешь, в первый раз знакомится!
Андрей Иванович грозно крикнул половому:
– Гаврюшка! Я тебе сказал, еще полдюжины портера! – Половой подошел.
– Буфетчик не отпускает, Андрей Иванович; с вас и то полтора рубля следует. Потрудитесь раньше заплатить.
– Убирайся к черту! Скажи буфетчику, пусть запишет.
– За вами и то уж шесть рублей записано.
Андрей Иванович сунул руку в карман жилетки, там было всего пятьдесят копеек. Он спросил Ляхова:
– У тебя много, Вася?
Ляхов обшарил карманы и набрал семьдесят копеек. Арсентьев поднялся и протянул руку Андрею Ивановичу.
– До свиданья! Время идти, – сказал он.
Андрей Иванович придержал его руку.
– Слушайте, нет ли у вас до завтра двух целковых?
Лицо Арсентьева сделалось холодным и скучающим.
– Нету при себе, Андрей Иванович! С удовольствием бы.