Копейкин говорил громко и браво, так докладывают старшему по званию исполнительные служаки, но веко на правом глазу предательски дергалось, точно отбивало собственное сообщение.

– А ты молодец, рядовой! Будем ходатайствовать о представлении тебя к следующему воинскому званию, – понизив голос, пообещал Копейкин. – Только вот беда… Дружбаны твои так и не проснулись. – Он кивнул на каптерку, где вповалку лежали бойцы. – Похоже, крепко спиртом траванулись, один прапорщик живой, заранее так нализался, что пить уже не мог.

– Им же до дембеля три месяца осталось… – прошептал потрясенный Варганов.

– Ну, будет, будет… Не плачь… – похлопал его по плечу Копейкин. – В конце концов, это был их выбор. Живое думает о жизни.

Прощаясь, Копейкин протянул Варганову сухую крепкую ладонь:

– Хочешь к нам? В «Сивку-Бурку»? Мы редко кому предлагаем.

– Нет, я с армией завяжу. Не могу я в людей стрелять…

– Тогда возьми хоть это, – Копейкин взвесил в ладони небольшую кованую острогу, – и поберегись, те ребята обид не прощают.

– Да куда мне ее, я ж на срочной, а такую вещь в тумбочку не спрячешь, – смутился Варганов, но глаза блеснули мальчишеским азартом.

– А ты черкни адресок. Доставим… Эх, жаль погнулась немного – видно, удар был не слабый, – заметил Копейкин.

– Так это легко исправить, – поспешил заверить его Варганов, он даже испугался, что Копейкин вдруг передумает и не отдаст острогу. – У меня дед ковалем был, отец тоже немного кумекает, и адрес у меня простой: Архангельская область, поселок Волин…

Через полтора года кованая острога, подаренная Копейкиным, переехала из Волина в Москву, как уверял Присыпкин, тайно захваченную драконами. Сергей Варганов по лимиту оформился в московскую милицию и до поры до времени драконов не встречал, разве что обуянных зеленым змием становилось все больше и больше. В конце девяностых Варганов случайно встретил Копейкина в «горячей точке», и с тех пор они не теряли друг друга из вида.

К тому времени Варганов уже закончил академию, вырос в чинах, и по столичным меркам он мог бы жить припеваючи, если бы не явное, точнее, грубо замаскированное зло, следы которого он научился видеть и находить повсюду.

…Со стороны казалось, что полковник задумчиво листает старые подшивки телефонограмм и внимательно просматривает оперативные сводки, но это было обманчивое впечатление. В эту тихую и сосредоточенную минуту он ни больше ни меньше обнаружил еще одно доказательство заговора против человечества.

По долгу службы полковник Варганов знал тайную статистику нераскрытых преступлений. Особой статьей секретного учета были «пропавшие без вести».

В последнее время их число перевалило за все возможные границы. «Ушел из дому и не вернулся» – эта стандартная формула давно уже стала привычной. По официальной статистике в России каждый год пропадало сто тысяч человек, по неофициальной – гораздо больше. На центральном канале даже была организована душещипательная передача «Найди меня!» с радостными встречами и внезапными обретениями. Она была сконструирована столь умело, что у расстроганных зрителей возникала полная иллюзия, что пропавшие люди возвращаются… На самом деле возвращалась только десятая часть «ушедших из дома», остальные – никогда. Где все эти люди? Пропавшая армия, сгинувшая без войны!

И это может случиться с каждым. К примеру, с его дочерью. Молодая, красивая, чистая, она, как никто, близка к этой группе риска. Он с внезапной тревогой подумал о ней и торопливо набрал домашний телефон. Дочь была дома, вот только голос у нее был усталый и сконфуженный:

– Папа, я машину утопила…

– Да хрен с ней, с этой машиной. Ты-то в порядке?

– Конечно. – Она засмеялась, и дороже этого смеха у полковника не было ничего.

– Ой, папаня, я спешу, потом поговорим, ладно?

– Будь осторожней, – крикнул он в уже отключенный микрофон и вновь вернулся к своим невеселым рассуждениям о «заговоре Драконов».

Особо худая слава закрепилась за московской «подземкой» – линейными отделениями милиции на метрополитене. Они специализировались не столько на захмелевших и обездвиженных пассажирах, сколько на вполне сносно передвигающихся подростках и молодых людях призывного возраста. Следы многих пропавших без вести терялись где-то на полпути от милицейского обезьянника до спецприемника или приемного покоя детской больницы, куда задержанных желторотиков отправляли на обследование. Какое именно обследование? Все говорило о хорошо налаженной поставке живого товара, но подступов к этой тайне у полковника пока не было. Тем не менее мрачный свет в конце тоннеля все же блеснул: Вибер-Гвибер! Наконец-то он опознал его! Да, этот «объект» не шибко и прятался, даже псевдоним себе выбрал Говорящий!

В доверительных разговорах с коллегами по службе этот особый клан привычно называли «гадами». И хотя никто не знал, откуда так повелось, но образ бесчеловечной рептилии всплывал всякий раз, когда речь шла о противостоянии народа и власти, о ночных взрывах жилых домов, об алкогольном геноциде или массовом вывозе из России человеческих органов. Из разворошенного праха прежде великой страны их выползали все новые Гвиберы.

Их сплоченность и жизнестойкость временами вызывала у Варганова черную зависть. Этот клан никогда не терял из виду своих и умело вызволял их из любых передряг. Гвиберы активно обменивались информацией, держали общак и поддерживали тесные связи по всему миру. Этот экземпляр вынырнул внезапно. Всплыл, как крокодил из ряски, и его студенистый взгляд напоминал взгляд хищной рептилии.