— Не думаю, — ответил я, хотя, как мне кажется, Император разговаривал сам с собой, — скорее, те безумцы, которым удалось выжить в Шотограде, действовали сами. Я думаю, ин нужна была наша одежда и припасы. Вы же знаете, что по ночам они становятся другими… ловкими, быстрыми, почти умными.

— И кровожадными… Мне всегда было интересно, почему безумцы постоянно меняются одеждой и вещами? — спросил Император, не отрываясь от окна, — я еще в столице думал. Они менялись и между собой, и пытались навязать обмен тем, кто еще не сошел с ума. Зачем? Для какой цели? И Ловкач… ты помнишь тот разговор, в подземелье?..

О, да. Я помнил. Быстрый взгляд на дрожащие пальцы вновь вернул воспоминания с такой силой, словно фонтан вырвался из земли и взметнулся в небо яркими брызгами. Я стал невольным участником разговора, потому что был писарем и неотступно следовал за молодым Императором, как тень… я и сейчас продолжаю оставаться его тенью.

— Зачем безумец расстается с дорогой меховой шубой, чтобы взять у меня, скажем, никудышное рваное пальтецо?

— Может, важен сам процесс? — предположил я.

— А, может, в действиях безумцев просто нет логики? — Император отвернулся от окна. Здоровой рукой он держался за раненое плечо, — я думаю, безумцы не станут нас искать. Вряд ли они вообще способны на организованные поиски. Поэтому нам надо уходить из города как можно скорее.

— Куда?

— В неизвестность, ты же сам предложил, Геддон, — пожал плечами Император, и тут я заметил, как промелькнули в его взгляде зарождающиеся серебряные искорки, — я своих целей не оставил, писарь. Я должен найти Ловкача, где бы он ни находился. Если Ловкача нет в городе, значит, он ушел в приграничную Степь или в Вечный Лес, покинул пределы Империи. Он убегает от нас, понимаешь? Все шестнадцать месяцев он убегает от нас. А раз убегает, значит что? Боится! Страх гонит его прочь от цивилизованных земель, заставляет идти в неизведанные земли. Разве я могу остановиться после того, как понял это?

— А если им движет не страх? Если он хочет чего-то другого?

— Возможно, это всё игра в кошки-мышки, но кошка здесь я! — ответил Император сурово, — сегодняшней ночью погибли последние люди моей Империи, не считая тебя, Геддон. Погибло прошлое, которое все еще держало меня. Но теперь нет никого. Только я и Ловкач. Он знает обо мне, я знаю о нем, и между нами расстояние, которое я намерен преодолеть. Возможно, мы встретимся не в этом году и даже не в следующем, а через много-много лет. Но когда эта встреча произойдет, я вспомню и об Империи, и об отце, и о тех людях, что шли за мной до границ Империи. Но сейчас прошлого нет, Геддон. Оно осталось там, за спиной. Ты же писарь, придумай сам какую-нибудь красивую метафору. Я не знаю, там, скажи, что мы перевернули лист и начали писать сначала нашу жизнь. Или еще что-нибудь в этом духе. А я с тобой соглашусь, да, соглашусь…

Император замолчал и усмехнулся. Усмешка победителя. Усмешка уверенного в своих силах человека. Нет, не человека, Императора! Правителя земель от Варварских степей, до Вечного Леса, от Бурого океана, до Конца Земли. В его жилах течет кровь повелителей судеб. Его деды изгнали существ, наделенных магией, с земель Империи, они выветрили магию из воздуха и построили Стены, Ворота, не позволяющие магии проникнуть на территорию Империи. Разве мой господин может отступить?

Нет. Кровь не даст, корни не дадут, предки не простят.

Император оставался во власти безумия, а я стоял рядом и не мог вымолвить ни слова.

«Я всего лишь раб, — подумалось мне, — а он мой господин. И я последую за ним хоть на край земли…»

Император взял меня за плечо и подвел к окну.

— Погляди. Видишь, там, над крышами…

Я присмотрелся и увидел далеко на горизонте огромное каменное изваяние. Даже закрытое крышами домов, оно достигало в высоту добрых тридцать-сорок метров. Лучи солнца (а небо было на редкость безоблачным) озаряли изваяние, давая возможность хорошенько его разглядеть. Я увидел большую косматую голову с вытянутой мордой, открытую пасть, широкую шею. Даже с большого расстояние зубы существа казались просто огромными, а глаза как-то удивительно играли ярко-красными бликами.

— В его глазах сапфиры, — объяснил Император, словно читая мои мысли, — это статуя оборотня Леса, она стоит на границе города, у Ворот. Я видел рисунки в книжках у отца. Считается, что статуя охраняет приграничные районы от нападения оборотней, которые в прежние времена частенько нападали на Шотоград.

— Но оборотней давно нет.

— Ты все еще веришь в технический прогресс и презираешь магию? — усмехнулся Император, — после всего, что произошло? Карло тоже не верил, и где он, бедняга?

— В оборотней, как раз поверить не сложно. Но я слышал, что всех их перебили сотни лет назад, когда от Империи двинулись вглубь мира первые путешественники.

— И где же эти путешественники сейчас? Ты слышал что-нибудь о новых городах в центре Леса, или о каком-нибудь государстве за пределами Империи? Понимаешь, Геддон, это там, в столице, можно позволить себе не верить в ведьм и упырей. А здесь, на краю цивилизованного мира, я остро ощущаю эту тонкую грань между тем, что может быть, и чего не может. Там, за статуей, за Воротами, начинается другой мир. Там есть своя Империя, империя Леса, Варваров, магии, и тех существ, о которых нам с тобой никто в книжках не напишет, потому что нет таких людей, кто смог бы написать. Там, за воротами, природа победила разум.