— Нет.

— То-то же. В таких ситуациях лучше подойдет холодное оружие. Вот так. — Бородач дружески похлопал меня по плечу и ловко закрутил лопату в руке, — это мое оружие, у твоего Императора свое, а ты, писарь, если не умеешь стрелять, можешь ограничиться ручкой и бумагой. Война — это не твое. Я вообще удивляюсь, что ты все еще плетешься за Императором. Да-да, долг, конечно же, святое, но жить хочется всем. Или ты самоубийца?

— Я должник, — ответил я, после некоторых раздумий, — есть такая категория людей.

— О. И что же ты такого задолжал Императору, позволь узнать? Мне интересно.

— Жизнь.

— О. — вновь повторил Бородач, — то болтаешь без умолку, то слова из тебя не вытянешь. Ладно, писарь, служака Императорский, захочешь — расскажешь.

— А тут и рассказывать нечего, — ответил я, сам того не ожидая, — старый Император, отец Империи, когда-то давно спас меня, вытащил из такой глубокой пропасти, в которой обычно теряются даже человеческие души. И я поклялся, что буду всю оставшуюся жизнь находиться возле него и возле его сыновей, и служить Империи верой и правдой.

Бородач погладил бороду, сверкнул глазами из-под густых бровей, изо рта его вырвалось облачко пара:

— И многим сыновьям ты служил?

— Жена старого Императора подарила нам одного сына.

— Можно сказать, что тебе повезло.

— Можно и так.

Бородач улыбнулся:

— Да, писарь, клятва — это святое. В мире, откуда я родом, клятва — что печать — нерушимая и вечная. Уж если дал клятву, то до конца жизни с ней ходи. Будем считать, что я тебя теперь по-новому уважать начну. Вот прямо сейчас.

Я прищурился, разглядывая Бородача, его лицо. Шутит он или нет? Правду говорит или лжет? Не лицо было у Бородача, ловца могущественных, а форменная маска. Ничего за ней не разобрать. Снаружи — добродушное бородатое лицо, глазки хитрые, но в чем-то даже наивные, а за что там скрывается за ней? Что будет, если обрезать веревочки, маску держащие, и заглянуть еще дальше?..

— Я читал книги про Ловцов Богов. Вас не отличишь от людей, вы умело маскируетесь, хотя у вас совсем не человеческий облик.

— Да, это так, — подтвердил Бородач.

— Позволь мне задать тебе один вопрос.

— Слушаю, писарь.

И опять не понять, насмехается или нет.

— Ловцы Богов вроде бы служат силам добра. Они уничтожают злых магов и могущественных жиелов. Тогда почему все вас боятся и ненавидят?

— О, это просто. Видишь ли, Геддон, ты сейчас высказал общее заблуждение. Ты тоже думаешь, что мы служим так называемым силам добра. Вся прелесть ошибки в том, что между добром и злом нет границ. Это только в сказках добрые волшебники ходят в белом, а злые колдуны надевают черное. В жизни и добро и зло слито. Даже самый злой поступок может в будущем расцениваться как хороший. И наоборот. Никто и никогда не делает зла. Любое существо совершает тот поступок, который считает правильным. И мы, Ловцы, занимаемся тем же. Да, мы ловим паразитов и поддерживаем стабильность в Цепочке Мироздания. Возможно, таким образом мы делаем добро. Но на самом деле нам, Ловцам, глубоко наплевать на вас. Я спустился вниз по Цепочке на добрую сотню миров. Каждый из них населяют люди. Они все похожи. Их поступки одинаковы. Люди для меня однородная масса. Я не отвлекаюсь на людей, мне наплевать на них, потому что у меня есть цель. Если я начну угождать людям, я потеряю цель. Если я иду к цели, люди боятся и ненавидят меня. Это логично. Такова людская сущность. Они ненавидят того, кто не уделяет им требуемого внимания. Каждый человек, которого я встречал, думает, что я ему что-то должен. А мне наплевать на их мысли.

— То есть, тебе наплевать и на нас с Императором тоже?

— Абсолютно. Твой Император думает, что должен помочь ему найти Ловкача. И он ошибается, как и сотни людей до него. Я ищу Ловкача сам по себе. А вы удачно подвернулись.

— У нас вышло взаимное согласие, — усмехнулся я.

И в этот момент заржал Франц. Следом — громко выругался Император, и захрустел ломающийся снег.

Я обернулся, глядя на то место, где должен был находиться мой хозяин, и увидел, что конь стоит на дыбах, мотает мордой по сторонам, задрал передние копыта высоко вверх. А Император лежит в снегу, на спине, и вроде как не шевелится вовсе. А рядом с ними, аккурат перед Францем, лежит в снегу еще кто-то… маленький комочек, не разобрать — человек или животное…

— Устн, шелл, — прошипел у плеча Бородач.

И в следующую секунду я вдруг сообразил, что конь начинает опускаться, и что передние его копыта вот-вот обрушаться на странный маленький комочек… который зашевелился…

И Бородач молниеносно кинулся наперерез. Мелькнул серебристой молнией. Копыта проломили тонкий наст, взметнулись вверх кусочки голубоватого снега, острого льда — а Бородач уже катился кувырком, ломая снег, крича непонятное «Устн… шелл… икхий…», но сжимая в объятиях странный живой комочек.

Я же поспешил к Императору, но моей помощи не потребовалось. Молодой Император поднялся сам. Встал, покачиваясь, вытянул из ножен меч — но лишь наполовину — огляделся, и убрал его обратно.

— Что за зверюшка? — спросил он, — что там? Я надеюсь кролик?

— Сами вы зверюшки, — отозвался Бородач, поднимаясь и отряхивая снег с живота, с колен, с плеч, — идите сюда, глядите.

Мы подошли вместе. Я выдвинулся вперед… и ахнул.

Возле Бородача лежал совсем не комочек, не зверюшка — ребенок. Судя по длинным растрепанным волосам каштанового цвета и аккуратному женскому личику — девочка, завернутая с головы до ног в грубую шерстяную одежду. На первый взгляд ей было не больше десяти лет. Носик задран кверху, тонкие губы яркие, кричаще-красные на бледном лице… Лежала она, свернувшись калачиком, подтянув колени к подбородку, глаза закрыты… Дышит ли?