Однако, готовясь к войне против СССР, гитлеровцы собирали и развертывали неизмеримо большие силы, чем они собирали для войны с Польшей, Францией и Англией. Вся Европа переходила под власть Гитлера, ему на помощь спешили империалисты всех стран. Конечно, реклама преувеличивала силы фашистской армии, но не подлежит сомнению, что двухлетние военные походы гитлеровской армии по странам Европы дали ей возможность втянуть в походную жизнь солдат, испытать оружие, отработать формы ведения операций, натренировать штабы, сделать армию кадровой. Чувство огромнейшей ответственности перед партией, перед народом требовало от советского генералитета напряженной работы. Ранним утром приезжал Ватутин в штаб, и только глубокой ночью по улицам уже спящей Москвы машина увозила его домой.

Служба в Генеральном Штабе Советской Армии стала решающим этапом жизни Ватутина. Здесь он оказался в сфере высшей государственной деятельности, где непосредственно постигал требования правительства и Центрального Комитета партии, учился их исполнению, — и это определило всю дальнейшую судьбу молодого генерала.

В феврале 1941 года Ватутин был награжден орденом Ленина.

В ночь на 30 июня 1941 года Николай Федорович позвонил жене, что уезжает на фронт, и попросил уложить чемодан.

Вещи были уже собраны, когда раздались на лестнице хорошо знакомые Татьяне Романовне шаги. Не дожидаясь звонка, чтобы не задерживать Николая Федоровича и не потревожить спящих детей, Татьяна Романовна быстро открыла дверь.

За последнюю неделю Ватутин ни разу не был дома, и сейчас по его сухо горящим глазам Татьяна Романовна поняла, что он не спал много ночей.

Но голос Николая Федоровича был, как всегда, бодрый, движения энергичные, уверенные.

За все эти дни и ночи, во время коротких разговоров по телефону, Татьяна Романовна ни разу не спросила мужа, как идут его дела, и сейчас не спросила, куда и надолго ли он уезжает. Таков уж был стиль их отношений — Татьяна Романовна никогда не вмешивалась в дела мужа и само собой установилось, что Ватутин о служебных делах мало говорил и вопросов ему не задавали.

Николай Федорович отказался от ужина, предупредив, что внизу его ожидают.

Ему хотелось задержаться, посмотреть подольше на спящих детей, но он на цыпочках подошел к кроваткам, тихонько коснулся горячей щечки дочери и потного лобика сына, взглянул на них так, как никогда не смотрел раньше: стараясь навсегда запечатлеть в памяти родные лица, отошел и обнял жену.

Они прощались, сдерживая волнение. У двери, уже открыв ее, Ватутин приостановился и сказал: «Не волнуйся, Таня, мы еще увидимся, береги себя и детей».

Татьяна Романовна тихо закрыла дверь и вернулась в детскую комнату. Она никогда не провожала мужа к поезду или к самолету. Так всегда казалось, что Николай Федорович уехал на службу и сегодня же вернется домой. Но на этот раз все было до боли ясно. И хотя плакала она тихо, Леночка проснулась и тоже заплакала, — жаль было маму, жаль, что не попрощалась с папой, которого очень любила. Проснулся Витя, но как мужчина, о чем ему часто напоминал папа, не стал плакать, только вначале не мог произнести ни слова от той же жалости и от досады на самого себя за то, что проспал папин отъезд.

...Как только машина, промчавшись по затемненным улицам Москвы, выехала на Ленинградское шоссе, Ватутин приказал шоферу идти с предельной скоростью, а сам, впервые почувствовав право отдохнуть, откинулся на сиденье и сразу же погрузился в глубокий сон.

Час за часом бешено мчалась машина, спал Ватутин, с каждым .часом приближавшийся к фронту, но долго еще не спала его семья в тихой квартире на одной из самых тихих улиц Москвы.

Вся жизнь проходила в эти часы в памяти Татьяны Романовны. Леночка чутьем дочери, душой чуткой девочки угадала, что маме дороги воспоминания, и ей захотелось говорить о папе.

Все воспоминания Лена начинала словами: «А помнишь, мама, когда папа...», и рассказывала о том, что было «давным-давно»: три или четыре года тому назад, когда ее, совсем маленькую, папа брал в театр на спектакли для взрослых. Брал потому, что Лена очень просила, он не мог отказать, да и сам не хотел расставаться со своей дочкой.

Все считали, что папа очень строгий, даже суровый, но она, Леночка, знала, что папа ей никогда не откажет и не только потому, что она его любимица, а потому, что папа не может отказать ребенку, не может пройти мимо чужого горя и сам волнуется, когда дети плачут.

«...А помнишь, до этого в Киеве, — продолжала вспоминать девочка, — мы шли с папой по Крещатику в воскресенье, на улице было много-много людей, а в витрине пассажа я увидела куклу с меня ростом».

Леночка просила папу купить куклу, он отказывался, говоря, что Лена уже большая, ей нужны книжки, а не куклы, потом сдался с условием, что она сама понесет куклу домой. Оказалось, что нести куклу было ужасно тяжело, и Ватутину пришлось одной рукой держать руку дочери, а в другой нести громадную куклу в ярко-красном платье, с белыми волосами. Офицеры и солдаты при встрече с начальником штаба округа отдавали ему честь, понимающе улыбались, а генерал-лейтенант впервые в жизни смущался при встрече с подчиненными.