Эту статью замечательный русский историк Анатолий Иванович Уткин принёс в редакцию незадолго до своей кончины. Увы, не удалось опубликовать при его жизни, безмерно жаль…
Это был именно русский историк, работавший не только с фактами и документами, но и с образами, смыслами, словом. В его книгах всегда самая сильная нота – вера в Россию, её народ. При этом он не заблуждался, один из его трудов был посвящён именно поражениям и бедам России.
Сын фронтовика, он любил свою Родину с открытыми глазами. И верил, что силы её не истощены чудовищными испытаниями, выпавшими на её долю, что она не сказала ещё последнего слова и мир услышит его не раз. Анатолий Иванович ушёл от нас. Но труды и мысли русского историка Уткина по-прежнему с нами.
Гражданская война – критический период русской истории, когда погибла одна страна, одна цивилизация и возникла другая. Эта трагедия в нашем общественном сознании зачастую закрыта другими историческими катаклизмами – нэп, коллективизация, индустриализация, чистки 30-х годов, Великая Отечественная… Но мы не продвинемся в своей самоориентации ни на шаг, если не уясним себе суть происходившего в Гражданскую войну.
Ленин и Троцкий после Октябрьской революции поставили перед собой двойную задачу: создание революционного государства в России и расширение революционного движения в мире посредством недипломатических каналов.
Не подлежит сомнению, что большевики ожидали от перехода к новому политико-экономическому строю благоприятных экономических последствий, технологического рывка, экономического развития. Но они не были слепы и не обольщались надеждами на то, что скоростная индустриализация может быть осуществлена лишь российскими силами. Следовало полагаться не только на революцию, но и на участие России в европейской экономике. Имелось в виду, что социалистическая Германия, появления которой страстно желали и ждали, поможет социалистической России. Как и всякая надуманная схема, данная доктрина прошла весь путь от экзальтированного ожидания до мрачного разочарования и конечного выбора строительства социализма в одной стране, осуществлённого уже Сталиным.
Важно особо подчеркнуть следующий фактор: Россия после ноября 1917 года стала страной, где государственный аппарат осуществлял несравнимо более плотный контроль над связями с другими государствами. Большевики сместили все понятия в системе отношений России с Западом. Текущее состояние дел в Европе они видели временным, они ждали решающего выяснения отношений в ходе социального взрыва.
Строго говоря, Ленин относился к международной дипломатии с нескрываемым презрением, как к делу временному, выполняющему пустые задачи накануне великого Судного дня мировой пролетарской революции.
После которого Россия пойдёт вперёд, ведомая самой передовой теоретической мыслью германской социал-демократии. Следует лишь продержаться до социального переворота в Германии, и тогда наступит социалистический рай. Готовясь к «германскому восстанию», Ленин потребовал «удесятерить» реквизиции, увеличить в десять раз набор молодых парней в армию. И это планировалось в пик спонтанных крестьянских восстаний. Советская власть должна была отныне «железной пятой» пройтись по внутреннему сопротивлению в России. Ради чего? «Все из нас должны быть готовы отдать свои жизни ради помощи немецким рабочим в деле продвижения революции», – объяснял Ленин. Кто не готов отдавать свою жизнь, будет уничтожен.
Едва ли нужно доказывать, что строить будущее своей страны на таком основании было, выражаясь деликатно, неосторожно, опрометчиво и недальновидно. Германские социал-демократы, кстати, позицию «поражения своей страны в войне» ради социальной революции вовсе не считали единственно верной.
Посол США в России Френсис объяснял коренные причины крушения Временного правительства так: «Огромная масса солдат русской армии была тёмными крестьянами, которые не имели представления о том, за что они сражаются. Они воевали уже давно, они несли огромные потери, их предали некоторые из их военачальников, а их семьи терпели лишения. Ленин и Троцкий вместе с многочисленными сторонниками обещали им мир и землю. Они стремились к миру! Получить землю, на которой они трудились, было мечтой многих поколений.
В этих условиях заставить вышедших из крестьян солдат сражаться и в то же время создавать демократическое правление в стране, в которой на протяжении столетий царствовал деспотизм, было задачей для лидера, имеющего стальные нервы Кромвеля и глубинную мудрость Линкольна. Керенский не был таким человеком. Он был преимущественно оратором. Он был русским патриотом, заботящимся о благосостоянии своей страны. Но он был слаб и в течение короткого времени своего правления дважды фатально ошибся. Первый раз, когда после попытки совершения переворота в июле не сумел блокировать Ленина и Троцкого. Второй раз, когда во время борьбы с Корниловым не сумел найти общий язык с генералом, а обратился за помощью к Совету рабочих и солдатских депутатов, раздав оружие и боеприпасы рабочим Петрограда».
Трагедией Временного правительства была неспособность отождествлять себя с движением за мир в России. Временное правительство не могло заплатить за своё существование союзом с Западом и фактически предпочло расколу с Западом свою политическую смерть.
Трагедией большевистского правительства стал курс на быстрое (обещано было шесть месяцев) строительство в России социализма. Строительство вопреки России.
Строительство любой ценой, независимо от того, что эта самая Россия собой представляла, на что была способна. Для этого нужно было особое, безжалостное отношение к стране и народу.
Почему Ленин, потомственный дворянин, не голодавший ни единого дня в своей жизни, получивший образование в классической гимназии и двух лучших российских университетах, ненавидел «запах ладана и блинов»? Почему им владела свирепейшая ненависть к «отцовским гробам», к национальной истории? К купеческому сословию, кстати, носителю модернизационных основ? К национальной религии, носительнице просвещения и нравственности? К русской интеллигенции? Почему он обожал Каутского и верил Либкнехту, а многих русских мыслителей выслал за рубеж, нимало не смущаясь? Почему у него не было ни крохи пушкинского пиетета к российской истории, ни капли гордости за российскую цивилизацию? И можно ли, относясь к стране так, нести ей благо?