Овладевшее нами чувство не оборвало дружеских контактов с товарищами и подругами, мы по-прежнему оставались примерными учениками, при этом успевали много читать, часто ходить в кино, время от времени посещать театры, участвовать в школьных кружках, олимпиадах, спортивных мероприятиях. Зима 1939/40 г. была лютой, шла недоброй памяти война с Финляндией (я с Борисами даже обсуждал, не сбежать ли нам на фронт, чтобы помочь Красной армии). К счастью, война в марте закончилась.

Наступило время выпускных экзаменов, поступления в институт. Мы с Верой давно решили поступать на спецфак Киевского индустриального института. Оба закончили школу с похвальными грамотами (в те годы медалей еще не было) и были освобождены от вступительных экзаменов, потребовалось лишь заполнить огромные анкеты и пройти короткое собеседование. В августе стало известно, что Веру приняли на спецфак, а меня — на химический.

Первые недели учебы в институте — это почти ежедневные удивительные открытия. Во-первых, по каждому предмету существовало несколько разных учебников, а во-вторых, лекции здешних профессоров и доцентов совершенно не соответствовали текстам учебников. Сразу стала понятной роль конспектов.

Моей школьной подготовки в целом оказалось достаточно для того, чтобы, прилагая определенные усилия, овладевать институтской наукой. Заниматься дома стало удобнее: семья теперь жила в отдельной двухкомнатной квартире.

Каждый получасовой перерыв между лекционными «парами» в течение всех дней учебы я проводил с Верой. Благодаря этому я был в курсе всех событий на первом курсе спецфака, познакомился с несколькими Вериными сокурсниками, которые спустя десять лет станут моими коллегами в конструкторском бюро.

Из Вериных рассказов о преподавателях спецфака узнал, что самые интересные лекции им читает полуслепой профессор физики Губарев. Он часто говорил студентам, что превыше других ценит английских физиков, не раз объявлял о своей антипатии к немцам. (После окончания войны стало известно, что оставшийся в оккупации Губарев не подвергался преследованиям, а перед отступлением немцев уехал на Запад. Кстати, и мой преподаватель физики доцент Солодовников оставался в Киеве, сотрудничал с властями и был кем-то вроде министра высшего образования оккупированной Украины.)

Учиться в институте было намного труднее, чем в школе, но и несравненно интереснее. Кроме того, благодаря пресловутому «синдрому отличника» и желанию получать стипендию, которую назначали только успевающим, я учился усердно и добился полного успеха: четыре пятерки из четырех возможных. Я стал заметной личностью на химфаке, и вскоре меня, несмотря на мое сопротивление, ввели в состав факультетского комсомольского бюро ответственным за учебный процесс и успеваемость студентов.

Не так блестяще, как я, но вполне хорошо завершила семестр и Вера.

После успешно завершенного первого семестра мы с Верой окончательно осмелели, стали часто пропускать малоинтересные лекции, менее старательно готовиться к семинарским занятиям и коллоквиумам. Тем более что наступившая весна 1941 года звала на волю из душных аудиторий, и мы не отказывали себе в удовольствии часто гулять по зазеленевшим паркам. Еще с января мы начали регулярно посещать кино, театры, концерты. А минувшей осенью я приобщил Веру к сообществу футбольных болельщиков, и теперь она часто ходила со мной на стадион «Динамо».

Добавлю, что теперь мой интерес к событиям, происходившим в стране и в мире, еще более возрос: ведь мир менялся на глазах — началась Вторая мировая война. Газеты и радио были главными источниками информации.

Несмотря на весьма активное участие в культурной жизни Киева, к весенней сессии, начавшейся в мае 1941 года, мы пришли неплохо подготовленными. Вот уже позади все зачеты, успешно сданы первые экзамены. С нетерпением ожидаем воскресенья 22 июня — на этот день назначено открытие нового гигантского, на 50 тысяч мест, Центрального стадиона. (Стадион, первоначально носивший имя Косиора, строили долго. За эти годы Косиора «разоблачили и ликвидировали», а еще недостроенное сооружение назвали именем недавно переведенного на Украину из Москвы Хрущева.) Билеты на принципиальную встречу киевских динамовцев и московских армейцев я купил заблаговременно. Несмотря на то что во вторник у меня экзамен по физике, начиная с субботы, все мои мысли — о предстоящем матче.

В ночь на воскресенье я сквозь сон слышал звуки, напоминавшие раскаты грома. Помню, что в полусне сердился: до чего же надоели эти учебные воздушные тревоги, только спать мешают! (В те месяцы такие тревоги объявляли довольно часто.) Утром я проснулся позже обычного. Погода радует, настроение отличное — сегодня футбол! После утреннего душа вхожу в комнату, и в это время черная тарелка нашего радиорепродуктора каким-то нехорошим голосом объявляет: «Внимание! В двенадцать часов по московскому времени слушайте важное правительственное сообщение» — и повторяет эти странные слова много раз подряд.