Шрифт:
Заслышав Матахатиро, из дома вышла толстая старуха и осведомилась о цели его прихода. Через некоторое время на пороге появилась молодая женщина лет двадцати. Она была так красива, что трудно было отвести взгляд. По всей видимости это и была О-Тоё, о которой говорил Китидзо, — наложница оптового торговца сандалиями-сэтта [5] по фамилии Такурая, лавка которого находилась в районе Рёгоку-Ёнэдзава.
Увидев Матахатиро, женщина присела на дощатый настил и жеманно сложила руки на груди:
5
Сэтта — плоские сандалии с кожаной подошвой и металлическими набойками на пятке.
— Ах, как хорошо, что вы пришли. А то все нет никого и нет, я уже думала послать человека к господину Сагамия, чтобы напомнил о моей просьбе, — она приветливо улыбнулась, слегка склонив голову набок. — Пожалуйста, проходите.
Обрадованный таким радушным приемом, Матахатиро переступил через порог и прошел в чайную комнату.
— О-Еси-са-а-н! — звучным голосом позвала женщина, усаживаясь перед продолговатой жаровней-хибати. [6] Появилась давешняя старуха, с заговорщицким лицом разложила чайную утварь и скрылась. Женщина налила Матахатиро чай, а сама подвинула к себе курительный набор и набила табаком тонкую трубку.
6
Хибати — переносная жаровня, используемая в японском доме для обогрева помещений.
— Вы не курите? — спросила она, изящно выпуская струйку дыма.
— Я с вашего позволения воздержусь.
— Ах, вот как. Какой серьезный молодой человек, — сдержанно засмеялась женщина, прикладывая к губам тонкие пальцы. Кожа ее отливала редкой белизной. Она была не просто белой, а какой-то сияющей, словно ее натерли до блеска. Картину дополняли большие, резко очерченные глаза и слегка выступающая нижняя губа. Красавица, да и только.
«Какие же они всегда ухоженные, все эти любовницы и содержанки», — думал Матахатиро, с интересом глядя на женщину. При этом он вспомнил потемневшие от солнца и тяжелой работы лица домохозяек, живущих в трущобах, где он снимал комнату. Их хватало на все: они находили себе дополнительный приработок, отправлялись на поденные работы со своими мужьями, до хрипоты лаялись друг с другом, встречаясь у колодца, там же зачастую устраивали и потасовки, поколачивали своих бестолковых мужей, ругали непослушных детей — и только на уход за собой у них не оставалось ни времени, ни сил.
Но более всего Матахатиро радовало то, что ни простолюдинки из доходного дома, ни эта женщина, сидящая перед ним, не чурались его из-за принадлежности к самурайскому сословию. Когда Матахатиро только поселился в доме за храмом, соседи какое-то время присматривались к нему с недоверием, обычным по отношению к чужакам. Но всего через месяц-полтора, стоило только окружающим увериться, что он осел здесь прочно и надолго, семья, снимавшая соседнюю комнату, уже угощала его соленьями, сосед с противоположной стороны пару раз зашел одолжить риса, а хозяйка из дома напротив привезла ему подарок, который купила во время паломничества в какой-то далекий храм. Жители трущоб обращались к нему просто «сударь».
В его родных местах такого отношения к самураю даже представить себе было невозможно. Более того, за исключением бродячих ронинов, которые появлялись ниоткуда и исчезали в никуда, Матахатиро не знал ни одного самурая, который не имел бы своего сюзерена. Заведенный порядок строго требовал, чтобы даже отставные воины продолжали жить в соответствии со своим статусом.
В обществе молодой женщины, которая, слегка склонившись на бок, сидела перед ним и покуривала трубку, Матахатиро чувствовал себя спокойно и умиротворенно. Что ни говори, а необычную работенку подкинул ему этот зануда Китидзо. Кстати, о самой работе-то он еще и не спросил.
— Ну, так что же, хозяйка, то есть… — замялся Матахатиро, не в силах подыскать нужное обращение.
— Меня зовут О-Тоё. И вы зовите меня так же, — сказала женщина и неожиданно рассмеялась высоким надтреснутым голосом, обнажив мелкие белые зубы.
«И впрямь, какая же она хозяйка — она ведь никому не жена».
— Мой муж… ну, господин… Он такой порочный человек. Вам, поди, уже Сагамия обо всем насплетничал. Я ему не жена, но живу у него на содержании, вот так, — О-Тоё на мгновение игриво высунула язык. Матахатиро отметил, что несмотря на сомнительный статус, вела она себя достаточно раскованно.
— Простите. Так какую же все-таки работу вы хотите мне поручить?
— Вы видели собачку? Каштановую?
Похоже, она имела в виду ту самую собаку, что, безмятежно развалившись, спала у входа в дом.
— Да, видел.
— Так вот, возможно, то, что я скажу, покажется вам странным. — О-Тоё заговорила полушепотом и кокетливо поманила Матахатиро к себе. Когда он пододвинулся поближе, О-Тоё перегнулась к нему прямо через хибати. Ее лицо, гладкое, как тутовый шелкопряд перед окукливанием, вплотную приблизилось к Матахатиро, так что он даже почувствовал исходивший от женщины приятный аромат. «Появись сейчас внезапно ее хозяин Такурая, хлопот не оберешься», — подумал Матахатиро, но продолжал внимательно слушать.
— Эту собачку зовут Мару. И последнее время за ней стали охотиться.
— Охотиться? Что вы имеете в виду? Кто-то хочет ее украсть?
— Может быть, украсть, а может быть и убить… — О-Тоё впилась взглядом в Матахатиро. Ее лицо оставалось неподвижным, только зрачки черных глаз слегка подрагивали. Матахатиро впервые сидел так близко, лицом к лицу, с чужой женщиной. От охватившей его неловкости, он отвел глаза в сторону:
— Ну и дела…
— Теперь вы понимаете, почему я так боюсь! — воскликнула О-Тоё, не меняя серьезного выражения лица.