Соблазну подверглись Адам и Моисей, да и весь народ Израиля не раз подвергался соблазнам. Искушение — это риск, неотделимый от разумного бытия, и если хочешь жить с людьми и подобно людям, необходимо пройти испытание.

Искуситель говорит:

— Если ты Сын Божий, прикажи этим камням обратиться хлебами.

Иисус отвечает:

— Если раньше твоя злокозненность разбилась о смирение и покорность Иова, то какими силами сможешь ты ввести во грех меня? Из-за твоих злодеяний Иов потерял весь свой скот, молния испепелила его пастухов и овец, три халдейских отряда увели его верблюдов и закололи кинжалами сторожей, страшная буря лишила его семерых сыновей и трех дочерей, тело его покрылось гнойными язвами, кожа его прилипла к костям, братья и друзья его бросили, гниющая плоть отвратила от него даже его собственную жену, и все же тебе не удалось склонить Иова к подлости и заставить согрешить хотя бы в речах. И ты думаешь, что моя воля слабее, чем у Иова? Ты, наверное, считаешь меня большим ослушником и худшим слугой Господа Бога, чем Иов? Или ты пришел уже уверенный в своей победе? Я никогда не превращу эти камни в хлеба, ни эти лужи в кувшины вина, ни эти обломки скал в изысканные яства, подававшиеся царю Соломону. Ибо во Второзаконии написано: «Не одним хлебом живет человек, но всяким словом, исходящим из уст Господа».

Спрашивает Дьявол:

— Ты хочешь сказать, что хлеб и вовсе не нужен, что вся пища человека — это пища духовная; что одного слова Божьего хватит, чтобы насытить всех страждущих?

Отвечает Иисус:

— Нет, не духом единым жив человек. Он жив и хлебом. Но всегда найдется тот, кто будет втолковывать людям, что нуждаются они только в хлебе, дабы скрыть от них все значение духа. Всегда найдется и тот, кто присоветует людям жить только духом, дабы отказать им в праве на хлеб. И то и другое претит справедливости Отца небесного.

Тогда Дьявол взмывает в небо, прихватив с собой Иисуса, хотя тело спящего Назарянина остается лежать в пыли. Две пары чертенят — как черные волчата, запряженные цугом, — несут по воздуху призрачную карету с Дьяволом и Иисусом. Во мгновение ока пересекают они небо Иудеи и оказываются на самом верху Иерусалимского храма, над галереями, примыкающими к главному входу. Иисус обводит глазами стены из белого мрамора и округлости коринфских колонн, задерживает взгляд на портике, где бродят жрецы и простые люди, не смешиваясь друг с другом, и глядит еще ниже, туда, где ломаной трещиной уходит в землю сухое русло Кедрона.

Обернувшись, он видит, что Дьявол утратил свои расплывчатые очертания и превратился в знатного церковнослужителя. На нем длинные одежды из белого шелка, легкие шальвары, шитые золотом и серебром; пояс, унизанный драгоценными камнями, тюрбан с павлиньими перьями. На пальце правой руки, указующей в пропасть, сверкает рубин.

Искуситель говорит:

— Если ты Сын Божий, бросься вниз, ибо в псалме Давида сказано: «Ангелам своим (Бог) заповедает о тебе — охранять тебя на путях твоих: на руках понесут тебя, да не преткнешься о камень ногою твоею».

Отвечает Иисус:

— Сначала ты просил сотворить чудо, чтобы я мог утолить свой голод, а теперь просишь у меня знамения, чтобы ошеломить людей. Истину говорю тебе, что желание творить чудеса на благо самому себе — это мошенничество, и вместо чудесных зерен получишь семена плевел. Можно обменять камень на хлеб, чтобы накормить голодного, но никто не утолит чудом собственный голод. Можно вылечить больного и облегчить страдание, но никому не избавиться чудом от своей агонии и собственной смерти. Сила божия — не колдовство во имя себялюбия и спеси. Броситься вниз с храма, и быть спасенным у самой земли ангелами Господними, и тем самым удивить толпы народные — это не божественный знак, а хвастливое деяние чародея.

Иисус смотрит на Дьявола с презрением и добавляет:

— Не всегда тот, кто сверзится с высоты, будет подхвачен ангелами, и ты это знаешь лучше других. Потому что во Второзаконии написано: «Не искушайте Господа, Бога вашего».

Снова сажает его Дьявол в свою сказочную карету, опять следы ее звездами метятся на небесах; мимо проносятся тучи, беременные дождями и молниями; видно, как рождаются и умирают жемчужные рассветы, глазурованные солнцем полудни и черные обсидиановые ночи. Внизу мелькают равнины, приговоренные навечно быть белой сушью; моря, наводящие тоску кровавыми пятнами кораллов и саванами пены; загадочные замки, воздвигнутые кем-то в безлюдной тьме леса. И вот наконец они прибывают на высочайшую гору, с вершины которой открывается великолепие всех царств мира.

Дьявол быстро обращается в благоденствующего и могущественного царя с кудрявой бородой ассирийского властелина, ниспадающей ему на грудь широкой волной. Одет он в длиннополую шелковую хламиду ярко-синего цвета, спускающуюся складками от шеи до пят и позволяющую видеть только острые кончики золотистых туфель. Тонкий льняной шнур опоясывает талию. Поверх хламиды накинута мантия из тяжелой парчи, расшитой арабским узорчатым орнаментом из цветов и пальм по белому полю. В руке — скипетр из чистого серебра, украшенный изящной серебряной обезьянкой. Вместо пышной короны — обруч из тусклого золота, усеянный сапфирами и жемчугами. Монарх величественным жестом указывает на необъятные долины и говорит:

— Я дам тебе власть над всем этим и славу, ибо и слава и власть даны мне, а я даю их тому, кому пожелаю.

Иисус его прерывает:

— Ты лжив, и ты — отец всей лжи, так же как когда-то ты стал заносчив, стал отцом гордыни с самого ее начатия. Эти земли, которые по-хозяйски обводишь рукой, принадлежат Богу, нашему Господу, ибо написано: «Только ты Бог во всех царствах земных».

Дьявол продолжает настаивать:

— Вся власть и вся слава будут твоими, если передо мной преклонишь колена и восславишь меня.