Шрифт:
– Данила, ты жив? А ну-ка, возьми вторую винтовку. Бери, не стесняйся…
И втроем они бросились вслед за красноармейцами.
Город горел со всех сторон. Люди собирались в степи, в глубокой балке.
Подъехал всадник. Он что-то приказал красноармейцам и поскакал вперед. Следом за ним двинулись тачанки с пулеметами, красноармейцы с автоматами, обоз. Шифру усадили на подводу, а Шмая с Данилой, уже вооруженные, пошли следом.
Когда начало светать, остановились в роще – отдохнуть после трудного ночного похода. Командир осматривал имущество, толковал о чем-то с красноармейцами и с людьми, которые ночью примкнули к отряду. Заметив, что начальник приближается, Шмая толкнул Данилу, чтобы тот поднялся: начальство идет…
– Ты откуда? – спросил командир, глядя на Шифру, посиневшую от холода.
Девушка повернулась к Шмае, словно не зная, что отвечать.
– Она комсомолка, – сказал Шмая, – вы не подумайте чего плохого, товарищ начальник. Это фашисты довели нас до такого состояния…
Командир отряда пристально смотрел на Шмаю.
Кровельщик в недоумении замолчал. И вдруг – Шмая не знал, показалось ему или он на самом деле услыхал:
– Отец?!
Шмая лишился языка.
– Отец? Как ты попал сюда? Это ты, отец?…
– Саша! – крикнул Шмая, бросаясь к сыну. – Саша!
– Как ты очутился здесь, отец?
– Не спрашивай, сын, долго рассказывать… Смотрю я на тебя и глазам своим не верю… – Ну ничего, лишь бы живы…
Командир отряда отвел отца и его спутников в свою палатку.
Обойдя посты, капитан Спивак направился к себе в палатку. Неподалеку солдаты рыли землянку для радистов. Нужно было связаться с дивизией, расположенной по ту сторону фронта.
Капитан Спивак с трудом сдерживал радость. Скоро они соединятся с Красной Армией. Двенадцать советских пограничников, попавших в окружение, с первых дней войны пробивались к линии фронта. Смерть подстерегала их. В пути к этой горсточке храбрецов присоединялись товарищи.
По ночам отряд нападал на фашистские гарнизоны. Капитан знал, что сейчас наступает решительная минута. То, что именно сейчас он встретился с отцом, казалось ему счастливой приметой. Он решил, что, как только они перейдут через линию фронта, отца надо будет отправить в тыл.
Капитан вошел в палатку. Отец, одетый в рваную шинель и стоптанные немецкие сапоги, брился. Девушка держала зеркальце.
Александр посмотрел на отца, и впервые за столько дней люди увидели улыбку на суровом лице командира.
Шмая провел бритвой по голенищу и обратился к сыну:
– Чего смеешься, товарищ начальник? Пора бы и тебе бороду снять. Довольно партизанить. Ты и так до того зарос, что родной отец тебя не узнал.
– Ты, отец, видно, не забыл ещё солдатской жизни…
– Кто? Я? Эге брат, когда я с Михаилом Васильевичем Фрунзе ходил брать Перекоп, ты ещё босиком под столом разгуливал. А ну-ка, ребята, притащите немного воды, я и его побрею. Это ничего, что мы сегодня в огонь идем.
Пограничники слушали словоохотливого «папашу» и смеялись. Кто-то подал капитану кружку горячей воды, и он сел бриться. Отец глаз не спускал с сына.
– Ай-ай-ай, пороть тебя надо… Видишь, совсем другое лицо… Так ее, так, режь! Усы оставь, а борода тебе ни к чему. Давай сниму бороду, а то, я вижу, тебе жаль с ней расставаться…
Побрившись, Спивак почувствовал себя так, словно сбросил тяжелый груз. Он выглядел уже не таким хмурым, как раньше, с непривычки казалось, что его средь бела дня раздели. Капитан приказал отряду побриться и привести себя в порядок.
Шмая выслушал приказ и сказал:
– Тебе следовало бы сделать меня своим ординарцем или адъютантом, вот зажил бы твой отряд…
– Знаешь, отец, я и не думал, что с тобой будет так весело…
Капитан приказал ординарцу принести чего-нибудь поесть. Надо покормить людей.
Однако Шмая его остановил:
– Не трудись, сын. Я, как только пришел сюда, попросил твоих ребят раздобыть кое- что из одежды и накормить нас.
– Прекрасно! – сказал капитан, поднимаясь с места.- В таком случае ложитесь спать, отдохните хорошенько, нам предстоит трудный путь.
Он вышел из палатки и направился к радистам. Все прислушивались к его удаляющимся шагам. Шифра улыбалась. Она поймала на себе взгляд Васи Рогова, ординарца, и смутилась. Вася поправил на голове фуражку, словно желая сказать: «Видишь, цыганочка, я не простой солдат, я пограничник», – и стал укладывать ранец капитана.
– Ты оставайся у нас в отряде, хорошо? Не пожалеешь. Санитаркой будешь…
Она улыбалась, но не отвечала. Вася вдруг о чем-то вспомнил, вскочил с места, развязал ранец и достал несколько конфет.
– Возьми… Я слыхал, все девушки любят конфеты…
Шифра немного поколебалась, потом взяла.
– Сколько времени я таких вещёй не видала!
– А мы, – с гордостью заявил Вася, – нападем на немецкий склад, заберем, что нам нужно, а остальное сжигаем… Досталось от нас фашистам! Вот будет время, станешь у нас санитаркой, я все тебе расскажу о нашем отряде, о твоем земляке, капитане Спиваке… Хорошо?