– Будь ты проклят! – Голос ее внезапно дрогнул, а глаз, полускрытый дверью, стал предательски наливаться слезами. – Ты всегда знал, где у кого больное место, чтобы надавить на него! Разве не так?

Ему страшно хотелось сейчас дотянуться до нее, вытащить из-за этой двери, схватить в охапку, защитить, спрятать от всех невзгод и бед мира. Но разве не он первая и главная причина ее печали? Какая насмешка судьбы – рыцарь в сверкающих доспехах, призванный спасти красавицу от дракона, сам оказался драконом!

– Я прошу тебя всего лишь о нескольких минутах беседы, – продолжал умолять он.

Воинственно-влажный глаз сделался ледяным.

– А мы чем заняты? – Слова ее обдавали холодом. – К тому же пока тут в двери торчит твоя нога, у меня нет выбора.

Он посмотрел вниз, на ногу, сделал глубокий вдох, чтобы слегка успокоиться, и снова перевел взгляд на нее.

– Я прилетел из Бостона в надежде, что мы сможем обсудить наши проблемы и договориться…

– Тогда лети обратно.

– Эдс, прошу тебя, – взмолился он. – Ну хотя бы выслушай меня! Признаюсь, я совершил чудовищную ошибку…

– Ошибку? И это ты считаешь ошибкой?..

– Я понимаю, у тебя есть все основания негодовать… – Дальше он ничего сказать не успел.

– Да уж можешь не сомневаться, дубовая твоя голова! Я сижу тут одна, до смерти нуждаясь в поддержке, наконец решаюсь все-таки позвонить тебе – и что же? – Голос ее набрал силу, а серебристо-серый глаз помрачнел, словно затянулся тучками. – Какая-то дешевая потаскуха поднимает трубку и объясняет мне, чем вы там с нею заняты!

– Она… Вовсе она не…

– Чего бы она ни стоила, потаскуха и есть потаскуха!

– Эдвина, мы можем поговорить с тобой не через дверь? – Она смотрела на него несколько секунд, словно раздумывая, потом решилась.

– Хорошо. Даю тебе две минуты, идиот ты безмозглый. После этого ты уберешься. Договорились?

– Договорились. – Она распахнула дверь, пружинистым шагом переступила порог и, оказавшись в коридоре, рывком захлопнула за спиной дверь.

– Я жду. – Нетерпеливо притоптывая ногой, Эдвина сложила на груди руки, поигрывая пальцами. Длинные, покрытые лаком ногти мелькали в воздухе, словно крылышки колибри. Всем своим видом она как бы давала понять: прощения ему нет и не будет, и Р.Л. решил, что настала пора пустить в ход известное фамильное обаяние рода Шеклбери.

Глядя Эдвине прямо в глаза, он широко улыбнулся. Самой обаятельной улыбкой Шеклбери.

Кажется, улыбка удалась. Молодая и залихватская, как у певчего в хоре, столь притягательно-симпатичная и сияющая, такая безупречно теплая и искренняя, что, казалось, она зарождалась где-то в самых сокровенных глубинах души, обольстительно проступала в лучинках-морщинках вокруг глаз, затем медленно озаряла изнутри все лицо, и уж потом – только потом! – появлялась на губах, раздвигая их во всепобеждающей и неотразимой, слегка асимметричной улыбке. Эта знаменитая улыбка Шеклбери считалась наиболее мощным оружием в его достаточно укомплектованном арсенале, о чем Р.Л. прекрасно знал. Опыт подсказывал ему, что она в состоянии смягчить даже самые непреклонные сердца.

Но только не сердце Эдвины. Камни не тают.

– Можешь засунуть свою улыбочку обратно. Туда, откуда достал, – сухо заявила она, моментально разгадав этот его трюк. – На этот раз не сработает. Улыбка тотчас же исчезла с его лица.

– Черт, ну ты и крепкий орешек, – признался он. Подбородок Эдвины взметнулся вверх, она мотнула головой:

– Нет, Р.Л., я не крепкий орешек. Я просто-напросто полная дура, которая позволила себе размякнуть при нашей первой встрече. – Она выдавила из себя горький смешок. – Хотя сейчас это не имеет никакого значения.

– Для меня имеет.

Ноздри Эдвины вызывающе затрепетали:

– Да что ты говоришь! С чего бы это?

– С того… Да потому, что нам есть, что беречь!

– Было, – поправила Эдвина. – Вот оно, точное слово. Больше ничего. Чем раньше ты признаешься себе в этом, тем легче будет нам выбраться из этого круговорота, Все кончено.

– Вот так просто? – грустно спросил он.

– Вот так просто.

– Значит, я так мало для тебя значил?

Ее глаза еще больше потемнели.

– Напротив, Р.Л., – вымолвила она. – Именно потому, что ты так много для меня значил.

– А теперь все кончено? И лишь потому, что я оступился?

– Оступился? – едва не задохнулась от возмущения Эдвина. – Оступился? Р.Л.! Оступаются алкоголики. Оступаются наркоманы. Оступился – подразумевает, что до этого момента человек боролся, сопротивлялся каким-то обстоятельствам. – И вдруг она, словно во внезапном прозрении, поднесла ко рту руку. – О Боже? Уж не хочешь ли ты сказать, что ты – сексуальный маньяк, находящийся на лечении?

– Эдс!..

– Не смей больше называть меня Эдс! И не говори, что не знаешь об опасностях, которые подстерегают людей повсюду в этом веке и в эти времена!