Шрифт:
Растерянно смотрит на незнакомую ей обстановку Вавочка и пугливо жмется к стороне. Она никогда не была так близко к простому народу. Она буквально боится его. Почти с радостью кидается она навстречу кондуктору, успевшему достать ее вещи. За ним два мальчика башкира тащат ее корзину и чемодан.
— Все готово, барышня, можно садиться, — говорит он и предупредительно ведет ее через пассажирскую станционную комнату, где грязно и душно, на плохенький деревянный перрон.
Здесь еще более грязно. Улицы и площадь станционного поселка, где есть даже кумысная лечебница, но нет тротуаров, просто представляют собою какое-то месиво грязи. У самого крыльца стоит телега. На телеге сидит мужик и смотрит на появившуюся Вавочку сонными глазами.
— Вы из Александровки? — спрашивает Вавочка и почти с ужасом косится на телегу.
— Оттелева мы, — апатично роняет мужик.
— Тогда отвезите туда мои вещи, — говорит она, — я учительница. Еду служить в Александровку… Только вещи отвезите — я доеду следом за вами.
— На чем поедешь-то? — недоумевающе хлопает глазами мужик.
— Как на чем?.. — изумляется Вавочка, брезгливо поморщившись от этого обращения с нею на "ты", — да разве тут нет коляски или… или…
Она неожиданно замолкает.
Мальчишки-башкирята, очевидно, прекрасно понимающие по-русски, фыркают от смеха. Смеется и апатичный мужик.
— Ишь ты, коляску ей надо… Што выдумала-то… Нету здеся ничаво, окромя телег, — заключает он добродушно, уставившись своими сонными глазами в лицо Вавочки.
— Уж извините, барышня, серость здесь одна, — предупредительно поясняет кондуктор, сразу проникнувшийся уважением к изящной барышне, давшей ему целый рубль на чай. — Уж придется вам на телеге ехать…
— Эй, ты, малайка, — неожиданно прикрикивает он на маленьких башкирят, — клади корзину на телегу, а чемодан сзади наладь. Вот так. Садитесь, барышня, на корзиночку-с, все-таки не так трясти будет.
И он помог взгромоздиться на телегу Вавочке. Потом пожелал ей счастливого пути и степенно скрылся в помещении станции.
Мужик хлестнул лошадь, башкирята, успевшие разодраться от брошенного им Вавочкой двугривенного, закричали ей что-то вслед, и телега, громыхая, потащилась по густой, глубокой грязи вдоль улицы слободы.
Глава V.
Дорожные впечатления.
Проехали станцию с ее улицами и кумысным курортом, крошечным до наивности, с рынком на площади, с маленькою церковкой-часовней и выехали в поле.
До Александровки насчитывалось около семнадцати верст, как предупредительно заявил Вавочке кондуктор.
Вскоре исчезла станция, и голая степь представилась взорам девушки.
Снопы кое-где еще желтели на этой гладкой, еще недавно красиво колеблющейся, как море, поверхности, теперь же ровной и обнаженной, кое-где успевшей порасти невысокой травой. Группы хуторов мелькали справа и слева, притулившиеся в лощинах среди высоких и низких холмов, производивших сиротливое впечатление своей затерянностью среди безбрежности степи…
Где-то далеко-далеко видимое сверкало с высоты холма серебристой поверхностью озеро Исиля-куль, огромное, красивое, окруженное холмами.
Телега плясала и прыгала по широкой проезжей дороге. И мысли Вавочки прыгали также с одного предмета на другой.
Мужик из Александровки пытался было обращаться к ней с вопросами, но она не отвечала ему, притворяясь задремавшей, и он оставил ее в покое. Часто попадались им башкирские телеги с желтолицыми «малайками» на козлах в своих засаленных тюбетейках и халатах, а также и русские крестьяне, ехавшие на станцию.
Проехали березовый пожелтевший по-осеннему лес и снова выехали в поле.
От толчков телеги привыкшая к рессорным экипажам и резиновым шинам Вавочка чувствовала себя очень скверно. Голова болела, в ушах стоял звон, a сердце щемило, щемило, не переставая.
И в тысячный раз вставали перед Вавочкой мучительные картины: смерть отца, ее отчаяние, осторожные намеки знакомых о том, что ей придется теперь служить… О, с каким негодованием отвергла она чье-то предложение принять место кассирши, потом гувернантки. Служить в Петербурге, ей, Вавочке, блестящей Вавочке Рыдловой-Заречной, на которую все дивились, богатству которой завидовали, ей превратиться в жалкую труженицу, работающую за гроши на виду всех прежних ее знакомых и друзей! Нет, нет, ни за что на свете! Она скорее умрет, нежели допустит это!
И вот был найден другой выход. Один старичок сановник, занимавший важный пост в Министерстве Народного Просвещения, приятель покойного Павла Дмитриевича, устроил Вавочке место школьной учительницы в глуши Уфимских степей, в ста верстах от города Уфы, далеко от Петербурга и от столичных знакомых. Но прежде чем поступить на скромное место учительницы и Вавочка охотно приняла его. К счастью, в дорогом пансионе, где воспитывалась Рыдлова-Заречная, был восьмой класс, где преподавалось, как учить детей, то есть устраивались практические занятия с ними, и Вавочка была далеко не профан в этом деле, потому что училась она хорошо из того же самолюбия, чтобы не показаться окружающим менее развитой и всезнающей, нежели ее сверстницы.