Как умеют женщины перевоплощаться, какими приемами тайного искусства и ювелирного мастерства владеют, Урас смог увидеть и оценить воочию. Проходившая год в солдатских комбинезонах, пряча под кепкой свои золотистые волосы, заплетенные в косу, никак своим внешним видом не подчеркивая свои прелести, чтобы не раздражать и не вносить сумятицу в головы выживших мужчин, она вмиг (за два с половиной часа) сменила образ. В минимуме одежды — всего в коротеньком воздушном и полупрозрачном розовом пеньюаре, с длинными уложенными волнами золотистыми волосами, с сияющим лаком маникюре, она преобразилась до не узнаваемости, или, наоборот, до узнаваемости мирной довоенной поры, когда в выходные дни они устраивали для себя праздники, радуясь возможности весь день провести вместе. Она улыбалась, довольная произведенным на Ураса эффектом. Она радовалась той обстановке, которую создал муж. Возникла небольшая платоническая пауза, когда каждый из них смог в спокойной интимной обстановке восхититься любимым. Урас первым не удержался; наступил порог, когда было уже выше его всех сил просто поедать глазами любимую и желанную женщину; он приблизился и поднял ее на руки; волна приятных женских запахов исходила от нее, но даже она не могла перебить возбуждающий, пьянящий аромат ее тела. Он произнес те слова, которые мечтает услышать каждая женщина, находящаяся на руках или объятиях единственного мужчины:

— Я люблю тебя, Ирис!

Прежде, чем его губы слились с ее, она успела сказать два слова:

— Я хочу…

Под их ногами, буквально из-под обивки пола появился огромных размеров ковер, мягкий и удобный, как супружеское ложе. И они совсем даже не удивились этому и приняли это как должное. И он положил ее на сие ложе. И они ласкали друг друга, и открылась она вся для него, и вошел он в нее…

Когда утихли стоны, а Урас лежал, Ирис села подле него, и сказала:

— Я не договорила. Любимый, я хочу…

Но Урас и в этот раз не дал ей договорить, произнес:

— И я хочу тебя, Ирис!

Она весело засмеялась и наклонилась над ним, чуть ли не касаясь своим маленьким, аккуратным и чуть-чуть курносым носиком его более длинного и прямого носа, смотря своим ярко-голубыми большущими глазами в его черные глаза:

— Я не совсем о том; и я тебя хочу, хочу даже чаще, чем ты, ты так часто бываешь занят, любимый, — но не упрек в ее словах присутствовал, а забота любящего человека. — Но я хотела сказать, что я хочу ребеночка, нашего с тобой. Понимаешь?

Урас, наконец, услышал то, что хочет его жена, его любимая женщина. Он поднялся и сел, обняв Ирис.

— Ирис, я тоже хочу, — серьезным голосом начал Урас, кажется, не совсем понимая, о чем говорит и что хочет жена (возможно, что до всех мужчин доходит это позже, тогда, когда можно хотя бы потрогать шевелящийся живот у своей женщины, приложить ухо к животу, слушая необычные звуки маленького человечка, а еще лучше, когда уже держишь ребеночка в руках, и тогда осознаешь, о чем тебе хотела рассказать любимая). — Но вот боюсь, что наших стараний может оказаться недостаточно, и нам надо еще ой как постараться для этого, — слова его были наполнены желанием ее.

Ирис улыбнулась, поняв, наверное, что Урас слышит только часть ее слов, ласково произнесла:

— Дурачок, ты мой. Иди ко мне, я хочу тебя, я хочу от тебя, я хочу…

На этот раз стоны и ласки раздавались дольше, нежели первый раз, и движения их были не так резки, и вначале раздался радостный крик Ирис, а следом и его. И лежали они уставшие, но счастливые, и нельзя было провести меж ними грани, ибо одним целым являлись они.

И не спали они в ту ночь в Пирамиде, даря себя друг другу, мечтая о детях, мечтая о своем доме в новом времени, в котором им предстояло прожить долгую и счастливую жизнь, и не заметили, как время пребывания в пирамиде закончилось, о чем сообщило звуковое напоминание голосом Мили. На сборы у них осталось пять минут в трехмерном его измерении. Ирис спохватилась, что грязная посуда осталась на столе, и что необходимо срочно навести в доме порядок. Но Урас остановил ее:

— Ирис, нам некогда, оставь как есть.

— Но, Урас, что о нас подумают Мили и Гор? Нельзя же так злоупотреблять гостеприимством любезных хозяев!

И чтобы Ирис не переживала, Урас отдал мысленную команду Пирамиде, и исчезла со стола посуда и остатки еды, и ковер, на котором они провели большую часть времени, и свечи.

— Ирис, оглянись, все в порядке, все в полном порядке; оставляем мы дом в том состоянии, в котором пребывал до нас.

Ирис огляделась и не верила глазам своим, но привыкшая к таинственным превращениям, которые происходят вокруг них и с ними, довольно легко и без ненужных вопросов и расспросов приняла и это.

Дом Гора они покинули ровно через тридцать пять тысяч земных лет, направляясь по световой дорожке в отсек, где 'спал' отряд лейтенанта Шумера. Делать предварительную разведку не имело смысла. В любом случае, при любом развитии событий на Земле, энергозапас пирамиды иссякал и всем оставшимся в Пирамиде необходимо просыпаться. А разведку уже проведут вместе с Шумером, лучшим пилотом в отряде, решил Урас.

Урас приложил свою правую ладонь к двери, за которой находились спасшиеся земляне, второй спасательный отряд… Люди, пробыв там десятки тысяч лет, не успели даже увидеть сон, для них будто прошел миг забвения.

Подобное состояние испытала и 'она'. Когда закрылись двери, 'она' произнесла:

— Что с-о м--н---о------й…

Когда двери открылись 'она' закончила начатую фразу:

– ----- дит.

Урас посмотрел на первого человека, стоявшего у дверей, и узнал в нем Гейна. Сержант Гейн помогал Ирис на кухне, и Урас несколько раз сталкивался с ним, испытывая странные и весьма неприятные ощущения при этом. Он не знал, почему это происходит, но и сейчас нечто подобное испытал. Урас вспомнил, что Гейн должен был находиться в отряде лейтенанта Рос, но на его отсутствие в первом отряде при заселении Земли никто не обратил внимание, посчитав, наверное, что его перевели в другой. Но никто его не переводил, Урас этого не делал, а у других таких полномочий не имелось.