Ответа не последовало. Девочка ощупью пробралась в комнату тетки и, дрожа, как в лихорадке, проговорила:

— Тетя Маша, проснитесь!

— Что случилось? Чего тебе не спится? — послышался недовольный сонный голос.

— Тетенька, там в прихожей… Там кто-то стучит…!

— Кто еще стучит? Чудится тебе!

— Нет, правда… Вот послушайте сами…

Обе замолчали. В прихожей явственно слышались какое-то глухое царапанье и осторожный стук.

Хозяйка быстро вскочила с кровати, надела туфли, накинула капот и на цыпочках пошла к мужу.

— Не шуми, — сказала она Наташе.

В комнате Петра Васильевича чиркнула спичка и засветился огонь. Наташа как тень скользнула в залу и видела, что дядя, в халате и со свечой в руках, прошел в прихожую.

— Кто там? — громко спросил он у двери. Никто не ответил.

— Кто же там? — повторил он еще громче. Опять молчание.

Петр Васильевич быстро отворил дверь в длинные узкие сени и, держа перед собой свечу, прошел до выходной на улицу двери.

Тетка и Наташа стояли в прихожей.

Петр Васильевич обернулся назад. И тут произошло нечто ужасное. Дядя Петя внезапно остановился, побледнел как полотно, рука его со свечей сильно дрогнула. Широко раскрытыми глазами он уставился на что-то страшное, скрывавшееся за дверью, не видное стоявшим в прихожей женщинам.

В то же мгновение мимо Петра Васильевича шмыгнул рослый оборванец детина, вырвал у него подсвечник, толкнул дядю Петю в грудь и скрылся.

Марья Ивановна и Наташа вскрикнули. Из спальни прибежала Липа. Петр Васильевич опомнился. Началась невообразимая суматоха: стучали к соседям, бегали за дворником, судили и рядили, а оборванца, конечно, давно и след простыл. Было ясно, что не с добрыми намерениями хотел проникнуть ночью этот человек в запертую квартиру: ручка у двери оказалась попорченной, и замок почти выколочен. Впрочем, на этот раз, благодаря чуткому сну Наташи, все обошлось благополучно, и все отделались только испугом.

Петровы не могли заснуть до рассвета и всю ночь только и говорили об ужасном происшествии. Сердце Марьи Ивановны смягчилось, и она сказала мужу:

— Петр Васильевич, пожалуй, пусть уж твой брат переедет к нам. Устроим его в кухне… Ты часто по вечерам ходишь в канцелярию… Пожалуй, опять заберется вор… Страшно ведь! Конечно, будет нелегко: взрослый человек в семье дорого стоит… Ну, да уж что делать! Доброе дело вознаградится…

На том и порешили. Даже Липа не возражала, так она была перепугана ночным происшествием.

На другой день к вечеру на кухне поселился новый жилец.

Наташа видела, как пришел Николай Васильевич с небольшим узелком в руках, в порыжелом, заплатанном, узком пальто с короткими рукавами; на шее был намотан темный шарф, на голове одета поярковая с широкими полями шляпа. Вид у него был крайне сконфуженный, и он на цыпочках пробрался в кухню.

— Что же, Машенька, Коля будет на кухне обедать? — спросил Петр Васильевич жену.

Та сделала изумленное лицо.

— Вот вопрос?! Конечно. Не за стол же сажать его с собой?!

И вот в маленькой квартирке потекла иная жизнь, за которой следили любознательные детские глаза.

Наташа часто подолгу рассматривала «почтенного дядюшку». Вероятно, он был болен: глаза у него были такие грустные, голова — всегда набок, что придавало ему умоляющий вид; на шее был намотан большой шарф. Какой он был тихий, безответный, услужливый; с какой готовностью он делал все, что ему приказывала Марья Ивановна: ходил в лавку, убирал посуду, ставил самовары, носил и колол дрова, мыл полы, даже стирал в корыте белье.

Марья Ивановна относилась к нему с обидным пренебрежением, а Липа без злой, презрительной гримасы и видеть его не могла. А Николаю Васильевичу так хотелось услужить им. Если Липа собиралась уходить, он стремглав бежал подать ей пальто.

— Чего вы бросаетесь?! Вас не просят! Оставьте! — не глядя на него, говорила девушка, вырывала пальто и отдавала матери:

— Мама, подержите.

Николай Васильевич, сконфуженный, уходил на кухню.

Что бы ни сделал Николай Васильевич, все было не так, скверно, глупо… То начадил, то грязно вычистил посуду, то не мелко наколол дрова, то перервал, стирая, полотенца. Марья Ивановна каждый вечер пилила мужа: «Да, послал нам Бог наказание в твоем братце. Это такой идиот, ни к чему не способный. Только грязь разводит. С ним надо ангельское терпение… Моего не хватает!»

Петр Васильевич обыкновенно не возражал.

Когда Марья Ивановна бывала в хорошем расположении духа, то шутила с дочерью:

— Смотри, Липочка, твой любимец «почтенный дядюшка» идет.

— Не говорите мне про него, мама… И без того скука смертная! — тянула Липа вялым, гнусливым голосом.

— Нет, ты взгляни… Ну, разве он не душка? Ты должна быть к нему почтительна, называть его «милый дядя Коля», должна ходить с ним под ручку гулять.

— Не говорите, мама, не дразните меня, — отвечала Липа и представлялась, что обижается.