— Спасибо.

— Извини, если я неадекватно вел себя.

— Я этого не заметила, — не моргнув глазом лгу я.

— Да заметила, заметила. Ты так молода и еще многого не знаешь. Ты намного моложе, чем я.

— Неужели? Сколько тебе лет, двадцать семь? Мне в марте будет двадцать три. — Я прикинула его возраст, учитывая год окончания колледжа.

Эту информацию я почерпнула из «Гугл».

— Я мог бы привести контраргументы, — печально говорит он.

Мы так близко наклонились друг к другу, что наши носы почти соприкасаются. Я вижу отдельные золотые крапинки в его глазах.

— О, черт, — говорит он и обнимает меня за шею.

Наши губы сливаются в поцелуе. Он обалденно целуется. Я абсолютно счастлива. А затем он берется снизу за мой табурет и подтягивает его поближе вместе со мной и опять целует меня. Я на верху блаженства.

Он берет меня за подбородок и смотрит в мои глаза. Я вцепляюсь в воротник его рубашки.

— Ты что? Здесь полно наших сослуживцев!

— Да. — Он снова целует меня. — Это плохо. Знаю, что плохо.

Хотя мне и не хочется, я отодвигаюсь.

— Неудобно.

— Хочешь, уйдем отсюда? Ты можешь вернуться в Бруклин вместе со мной. Обещаю быть джентльменом.

Я уже собиралась ответить «да», клянусь, когда фантом благоразумной Кейт материализуется в моем расплавленном страстью мозгу: я не хожу домой к мужчинам никогда не хожу. Особенно к тем, кто мне действительно нравится. Если парень тебя по-настоящему любит он позовет к себе и в другой раз — и ты получишь второй шанс. А если это не так и это твой единственный шанс ты тем более не должна соглашаться спать с ним.

— Нет, не надо, — шепчу я.

Джеймс по-прежнему держит мое лицо в своих руках и долго и пристально смотрит на меня, когда я говорю ему это. Он несколько раз открывает рот, собираясь возразить, но, в конце концов, разочарованно отпускает меня, выпрямляется и тяжело вздыхает:

— Ты права. Я сошел с ума.

И именно этот совершенно неподходящий момент выбирает Аннабел, чтобы прервать нас:

— У нас ЧП. — Она выглядит искренне огорченной.

Джеймс встает, отодвигает свой табурет и хватает свою сумку с фотокамерой.

— Мне надо идти. Я как раз собирался уходить. — Его слегка «штормит» — оказывается, он выпил гораздо больше, чем я думала.

Мы с Аннабел смотрим, как он, пошатываясь, уходит. Потом она наклоняется ко мне и шипит:

— Лиллиан хочет его!

— Зачем? Он уже сделал свою работу. — Аннабел кидает на меня испепеляющий взгляд.

Я спохватываюсь:

— В каком смысле хочет? Неужели у нее нет никого получше помощника фотографа? — Мысленно я извиняюсь перед Джеймсом за такую уничижительную характеристику.

— Это сложный вопрос. Вообще-то она любит молоденьких. До Джеймса она увлекалась одним молодым человеком из отдела объявлений.

— А сейчас? Она уже не любит его?

— Он ушел… — уклончиво отвечает Аннабел. — Это не имеет значения. Тебе надо держаться подальше от Джеймса. Я все видела, не знаю, видел ли кто-то еще, но если так, то ты труп. Лиллиан убьет тебя. В самом деле убьет, если ты заставишь ее ревновать.

Как ни странно, к тому времени, когда на подземке я добираюсь до своей станции, мне уже гораздо лучше. Я бреду по Бродвею, и когда начинает пищать сотовый телефон, мое сердце екает от безумно неправдоподобной надежды, что это сообщение от Джеймса. Вспоминаю, что у него нет номера моего телефона. Более рациональная часть моего сознания предполагает, что это Сильвия, которая запросто могла бы оказаться в это время на западном побережье, однако номер, высветившийся на моем дисплее, начинается с 917 — это код оператора Нью-Йорка. Я читаю сообщение:

«Поздравляю, малышка Мак, ты становишься знаменитой. — Н.».

Я долго таращусь в телефон, потом набираю ответ:

«Кто это? — К.М»

Ответа нет. Я ускоряю шаг по направлению к дому и звоню Сильвии, фамилия которой начинается отнюдь не с буквы «Н».

— Эта сумасшедшая из отдела исследований? — спрашивает она после того, как я ввожу ее в курс дела и рассказываю о своей собеседнице на праздничном обеде. — Она отвечает за свои слова?

— По крайней мере, это заставляет задуматься…