Мое сердце бешено колотится.

Вот принтер забирает бумагу из лотка и почти сразу же выдает сначала первую, а затем вторую страницу нужной нам информации. Его монотонное урчание мы воспринимаем как услаждающую слух симфонию.

Готово! Девушки «Тэсти»! Я запихиваю бумаги в сумку.

— Уходим!

— О, черт! — трогает меня за руку Джеймс. — Смотри…

Алекса несется прямо на нас по коридору, оскалив зубы в отвратительной гримасе. В ее глазах горит безумный огонь, она так и пышет ненавистью. В панике я выхватываю из сумки заостренный кол и четки. Джеймс делает то же самое. Его простенькие четки из дешевого магазинчика не идут ни в какое сравнение с моими огромными «Гуччи».

— Вы! — рявкает Алекса.

Я начинаю на ходу придумывать причину, по которой мы оказались в офисе в столь неурочное время, но она резко обрывает меня:

— Заткнись! Аннабел все рассказала мне! А если ты тоже с ней заодно, не жди пощады! — обращается она к Джеймсу.

Она бросается на меня.

Вот оно. Я должна нанести удар. Хотя на самом деле не знаю как. Я никогда не занималась спортом, а уж тем более боксом.

Алекса отпрянула, увидев распятие, однако ей все-таки удается сорвать сумку с моего плеча. Хрипя, она вытряхивает ее содержимое на пол и хватает папку «Тэсти-герл».

— Что ты задумала? — визжит она и запускает в меня папкой.

Я не успеваю увернуться, и папка ударяет меня прямо по носу, а затем падает к моим ногам, при этом во все стороны разлетаются фотографии и медицинские анкеты.

— Эта плохая идея. — Я не теряю надежды, что смогу заговорить ей зубы. — Заброшенные фермы — это так банально и старо.

— Да ну?! Это лишь доказывает, что ты все знаешь. Так вот, эта съемка планируется не только как супержестокий шик, но и как незабываемая расчлененка! Мы не собираемся пить кровь этих девчонок, мы просто искромсаем их на мелкие кусочки! В их нарядах от-кутюр! Понятно? А на последнем снимке будет сразу несколько рук в одном прекрасном гофрированном рукаве «Ком де Гарсон». И тогда пресса оценит, насколько я креативна!

Картина, нарисованная впавшей в безумный экстаз Алексой, воистину ужасает.

— Ты собираешься убивать людей ради собственной популярности?! — ужасаюсь я. — Это противозаконно!

Выражение лица Алексы становится хищным.

— Я тщательно отбирала этих девушек. Никто не станет искать их. А эта ферма принадлежит моему другу.

— Но Лиллиан все равно узнает и это ей не понравится. — Было бы здорово, если бы Лиллиан нарисовалась здесь сию минуту, но она, должно быть, затаилась где-то в темноте.

— Лиллиан?! Она слишком подавлена и даже пальцем не пошевелит. Давайте, можете донести ей обо мне если хотите.

Я делаю еще попытку:

— Лиллиан наверняка уже подозревает тебя. Ты погубила много людей.

На мгновение она словно задумывается, но потом торжествующе заявляет:

— Ты считаешь, что «модный убийца» — это я? Ты ошибаешься, но я беру с него пример. Если его не удается до сих пор поймать, то и мне это не грозит.

Наконец Джеймс вмешивается в разговор:

— Тебе не удастся ускользнуть, потому что мы тебе этого не позволим!

Алекса бросает на пол свою сумку «Хлоэ» и срывает с себя коротенький ослепительно-белый топ-болеро, завязывающийся спереди. Оставшись лишь в очень дорогом, леопардовой расцветки, бюстгальтере и обтягивающих леггинсах, она, видимо, собирается напугать нас до смерти своей чрезмерной худобой.

— Ты забыл, кто твои друзья? — обращается она к Джеймсу.

Топ от «Джамбаттиста Валли» приземляется на спинку стула.

— Не хочу, чтобы ваша жалкая кровь испортила его.

Мы с Джеймсом едва успеваем переглянуться, как она прыгает вперед. Алекса налетает на Джеймса как ураган из мелькающих конечностей и светлых прядей волос. Я вижу ее костлявые бугристые позвонки, а потом слышу, как рвется бюстгальтер, когда Джеймс пытается вонзить в нее кол. Бюстгальтер лопается спереди и падает на пол.

Вид обнаженных грудей начальницы вызывает у меня невыразимое отвращение.

Однако непристойная демонстрация собственных «прелестей» Алексу не останавливает. Оскалившись, она совершает маневр по превращению своих ногтей в когти, который я однажды уже наблюдала: кончики ее пальцев удлиняются и превращаются в покрытые розовым лаком когти.

Джеймс заносит кол, чтобы ударить ее прямо в грудь, но она гораздо ловчее его. Ее движения неуловимы — она уже позади него, запрыгивает ему на спину, обхватив за талию своими тонкими, как у насекомого, ногами. Острыми когтями она царапает ему шею и грудь, разрывая одежду и плоть. С криком я бросаюсь на нее с распятием в одной руке и колом в другой. Я в такой дикой ярости, что силы мои удесятеряются, и мой кол вонзается в тело Алексы, но упирается в кость.

Распятие — спасибо Господу за Гуччи! — производит неплохой эффект. Крест касается голого плеча Алексы, и тут же раздается шипение — ее плоть плавится вокруг распятия, как масло на раскаленной сковородке. Захват скрещенных ног Алексы ослабевает, и мне удается оторвать ее от Джеймса. Он валится на пол. Скорее всего, у него обморок. Я не успеваю посмотреть, что с ним, потому что Алекса со сверхъестественной гибкостью уворачивается от креста. Ее длинные когти со свистом проносятся в нескольких дюймах от моего бедра.