– Стояк будут менять, это ли не зверство? – Анфиса буквально затащила малость опешившую Катю в прихожую. А в прихожей-то – батюшки-светы: пол застелен полиэтиленом, и от пыли – не какой-нибудь, а самой настоящей цементной пыли – не продохнуть. Скрежет противный уши режет, а потом – БУМ-М-М! БАХ!

– Боже, стенку в ванной ломают и в туалете! – Анфиса прислонилась к вешалке. – Я не могу, Катя, я просто не могу больше… Тот ремонт мой, ну ты помнишь… это же катастрофа была, столько денег… Я плитку такую красивенькую подобрала итальянскую, – Анфиса всхлипнула, – все так аккуратненько было… Положили, приклеили и герметиком… А теперь… Кать, там три лба здоровых с кувалдой и слушать ничего не хотят. Все долбят, рушат. Я пускать не хотела, а они – в суд на вас домоуправление подаст, потому что стояки менять во всем доме обязательно, старые, мол… В суд вас вызовем. По судам затаскаем! Имеют они право?

– Подожди, не реви, – Катя прислушалась к грохоту в ванной. – Сейчас разберемся, что они там имеют…

Анфиса рыдала, уткнувшись в вешалку среди пыли и разорения. А Катя… после совещания в министерстве, где столько умных коллег высказало столько умных, весьма умных, но, увы, мало осуществимых на практике идей, которые надо было затем подать в ведомственной прессе поприличнее… Короче говоря, она была усталой и злой как черт. И еще очень голодной. А такой настрой весьма кстати в разборках с коммунальщиками.

– Вы что тут за безобразие творите? – Катя кавалерийским наскоком распахнула дверь ванной и…

Вместо зеркала, вместо белоснежной итальянской раковины, которую Анфиса выбирала долго и тщательно, вместо новехонькой плитки, что она драила мочалкой с моющими средствами каждый день, зиял страшнейший пролом в стене, и оттуда трое дюжих мужиков выкорчевывали что-то ржавое.

– Не отвинтим никак, заржавело. Автоген тут нужен, деушка, – жизнерадостно сообщил один из коммунальщиков Кате, потерявшей дар речи, видимо принимая ее за хозяйку квартиры. – Щас автогенчиком чикнем и потом новый приварим.

– Да вы же тут все разбили, мама моя, – Катя, как и Анфиса прислонилась… не к вешалке, к двери ванной. – Тут же был новый ремонт, столько всего… А как же потом?! Кто это все будет в порядок приводить?!

Она даже растерялась – разрушения в ванной были слишком масштабными.

– А, ниче, плитку принесем, залепим – и ништяк! Только, конечно, такую не подберем, вон белую кафельную производства незалежной – это пожалуйста. А сейчас автогенчиком поработать придется.

– Ну что там? – шепотом спросила Анфиса, когда Катя вернулась.

– Анфис, ты только не волнуйся. Дело житейское…

– А чего у тебя такое лицо?

– Анфис, они все раскурочили, там вот такая дыра, – потрясенная Катя развела руками на всю длину.

– Ой, а что у тебя такое лицо? Ты только не волнуйся… Я сейчас валокордина тебе накапаю, – Анфиса кинулась на кухню, семеня своими короткими толстыми ножками, – Катюша, это у тебя от неожиданности шок. Я-то уж привыкла с этим чертовым ремонтом, притерпелась, а ты…

БУМ! БАХ! Загрохотало в ванной кувалдой по стенам. Прощай, евроремонт, прощай, итальянская плитка!

Потом подружки сидели в комнате, вздрагивая при каждом новом ударе. Катя выпила-таки валокордин. Прислушивалась к шипению автогена, которым резали стояк. А когда с грохотом и скрежетом по новенькому паркету к ванной покатили на ужасной тележке кислородные баллоны для сварки, она не выдержала:

– Да что же это такое происходит?! Какой это, к черту, капитальный ремонт?! Тут же жить невозможно стало. Вода у тебя есть?

Анфиса горестно покачала головой.

– И канализация не работает, – она снова всхлипнула, – с сегодняшнего дня. Сказали, включат вроде на днях. Я соседку с нижнего этажа встретила, а она меня спрашивает – интеллигентная такая дама, она в консерватории преподает: Анфисочка, простите великодушно, но… такая проблема у меня… как ходить в туалет? Может, вы что присоветуете?

– Многие на дачи уезжают, лето ж, – жизнерадостно посоветовал возникший на пороге комнаты коммунальщик. – Хозяюшка, у вас попить чего не найдется, а то от пыли в горле першит.

Анфиса… добрая Анфиса налила ему, конечно же, чаю… Пей, пролетарий, знаю ведь, не твоя это злая воля – весь этот коммунальный бардак.

– Вот что мы будем делать, – Катя, малость взбодренная валокордином и все еще голодная как волк (есть в этом кошмаре было просто невозможно), скомандовала: – ну-ка давай собирайся. Без разговоров. Сейчас они тут отпилят эту свою трубу, уйдут. Все равно ведь конец рабочего дня. А мы с тобой поедем ко мне. И ты будешь жить у меня. А сюда приезжать – контролировать.

– Но, Кать, как же я квартиру оставлю?

– А как ты будешь без воды и канализации эти дни? Давай собирайся, сейчас я вызову такси, и забудем весь этот капремонт на сегодня как страшный сон.

– Кать, я…

– У меня знаешь какие дома пирожные? – выдвинула Катя последний, самый веский аргумент, – пальчики оближешь. И чай я тебе заварю – этот твой любимый со сливками и карамелью.

Толстушка Анфиса собирала сумки. В ванной пилили стояк – пилите, Шура, или как там вас, пилите! Такси приехало через пять минут. Катя была довольна. Это вам не совещание в министерстве, где скука смертная и надо все равно сидеть, подставив диктофон, строчить в блокноте, записывая умные бесполезные мысли. Это вам – живой процесс, на который можно влиять своей собственной волей.