Подполковник приказал поднять полк в четыре утра, – не будь так измотаны бойцы, он шел бы и ночью.

Когда багровая полоска на месте исчезнувшего солнца стала совсем узкой, а на небе высыпали звезды, послышался гул бомбардировщиков. Они прошли стороной, но вскоре вернулись снова. И тут из-за леса за озером взлетела зеленая ракета. Опять началась бомбежка. Багровые вспышки озарили напряженные лица людей, прикорнувших прямо на земле. Кое-кто вскочил и испуганно озирался. Вторая ракета указала на берег, где расположились зенитчики. Несколько бомб взметнули в озере высокие красноватые столбы воды, засвистели, с урчанием вгрызаясь в стволы деревьев, осколки. Бомбы легли в стороне. После третьего захода «юнкерсы» улетели, а через полчаса капитан Петров и боец с автоматом привели в шалаш Дерюгина молодого красноармейца со вспухшей и кровоточащей скулой, руки за спиной были связаны тонким сыромятным ремнем, гимнастерка у ворота разорвана почти до пояса.

– Гнида тифозная, пускал ракеты, – сказал капитан и выложил на зеленый сундук с полковыми документами и казной ракетницу и штук пять ракет.

У комбата тоже густел синяк под глазом. Коренастый, с широкой грудью, он обладал завидной физической силой. Узкие татарские глаза на скуластом лице улыбались редко.

«К ордену представлю, – подумал подполковник. – Скажу Соколову, чтобы в походе документы заготовил…»

– Наверняка с нами шел, – говорил Петров. – Может, рацию в лесу спрятал, больно уж часто на нас «юнкерсы» бомбы сбрасывали.

– Русский? – спросил Григорий Елисеевич, с откровенным любопытством разглядывая диверсанта.

– Двоих ранил из пистолета, прежде чем его скрутили, – сказал Петров и пощупал скулу. Один глаз его совсем превратился в щелку.

– Кончайте, чего там, – по-русски сказал диверсант.

– Да нет, сначала поговорим… – начал было подполковник.

– Чего говорить-то, командир? – усмехнулся тот. – Скоро всем вам хана! Жаль, конечно, что попался… А говорить нам не о чем. Вы меня кокнете, а немцы все равно раздавят вас, как клопов красных. Может, этой же ночью на том свете свидимся, подполковник.

– Расстрелять, – с отвращением бросил Григорий Елисеевич, а когда Петров подтолкнул того к выходу, прибавил: – Не сейчас – утром, перед строем, чтобы все видели.

– Как бы утром тебя самого не шлепнули, – усмехнулся диверсант и повел головой в ту сторону, откуда явственно доносилась артиллерийская канонада.

– Его не расстрелять надо, а повесить, – пробурчал Петров, подталкивая диверсанта в спину пистолетом.

Оставшись один, Дерюгин прилег на раскладную походную койку и, слушая назойливый гул рыскающих неподалеку бомбардировщиков, задумался: откуда такие выродки берутся? Самоуверен, нагл, делает вид, что смерти не боится, сволочь! Враг, причем враг убежденный. Неужели не понимает, что для немцев все славяне – рабы? Чего же ждал от оккупантов этот предатель Родины?

Он вызвал Петрова и приказал ему допросить диверсанта.

– Попробуем, только я не думаю, что эта гадина что-либо скажет, – сказал комбат. – У него от ненависти к нам даже глаза мутные. Наверняка из этих, бывших…

Мысли Григория Елисеевича перескочили на семью. Как там они – Алена, дочери? Не так уж и далеко теперь до Андреевки, «юнкерсы» рыскают в том районе, ищут базу… Нужно было бы отправить Алену и детей подальше в тыл. Пожалуй, лучше в Сызрань – там живет двоюродная сестра.

Плащ-палатка, прикрывающая вход в шалаш, зашуршала, в проеме снова возникла коренастая фигура Петрова.

– Товарищ подполковник, километрах в пятнадцати отсюда кавалерист-разведчик видел немецкие танки. Штук восемь. Продвигаются в нашу сторону… Будем драться?

Дерюгин сел на койке – он был в форме, но без сапог, – провел ладонью по щетине на щеках.

– Опять побриться не успею, – с досадой пробормотал он.

– А вы обратили внимание: этот гад был чисто выбрит, – сказал комбат.

– Поднимайте людей, – скомандовал подполковник. – И предупредите на том берегу интендантов. Бой так бой!

– А с этим ублюдком как быть? Ничего мы из него не выжали. Редкостная сволочь!

– Расстрелять, – повторил Григорий Елисеевич. Это был первый его приказ о лишении жизни человека… Да и человек ли это? Враг, предатель!

На четвертый день войны в Андреевку из Ленинграда вернулся с женой и сыном Григорий Борисович Шмелев. Еще в Климове, где пассажирский стоял почти час, он потолкался среди отъезжающих, надеясь что-либо услышать о событиях в Андреевке, но озабоченные люди говорили про проводы близких в армию, про ночную бомбежку. За путями, где начинался зеленый пустырь, валялись два развороченных товарных вагона. Красная труба водолея была пробита осколками в нескольких местах. Стекла в вокзале вылетели и хрустели под сапогами военных.

– Мое почтение, Борисыч! – услышал знакомый голос Шмелев.

Тимаш с полотняной котомкой через плечо, еще издали протягивая руку, направлялся к нему. Он был в мятой красноармейской форме, вместо пилотки на крупной голове промасленным блином сидела старенькая кепка.

– Никак на войну собрался? – пошутил Шмелев,

– База эва… курируется, – с трудом выговорил незнакомое слово старик. – Всем местным раздавали со склада гимнастерки и галифе… А вот сапог не досталось!

– Дом-то мой цел? – спросил Григорий Борисович. Он обрадовался, увидев болтливого старика: этот сейчас все новости выложит!