Шрифт:
– …эшелоны считает, – подхватил Иван Васильевич. – А ты знаешь, Дмитрий, это великолепно! Неужели он не заметил, что немцы привозят на базу?
– Ты сам с ним поговори…
– Пока никто не должен знать, что я тут, – нахмурился Иван Васильевич. – Даже он. Я ребят предупредил, чтобы молчали.
– Значит, с сегодняшнего дня я поступаю в твое распоряжение? – сказал Дмитрий Андреевич. – Ты, наверное, уже полковник?
– Капитан я, Дмитрий.
– Что же так медленно растешь? – подковырнул Абросимов. – Дерюгин и тот тебя обскакал.
Костер подернулся серой пленкой пепла, крупная рыба всплескивала на воде. На вечернем небе появилась пока единственная яркая звезда.
– Я все же пойду, – поднялся Дмитрий Андреевич. – Нынче в ночь заступает на дежурство отец. Мы договорились повидаться. Может, через него Семена вызову…
– Пойдем вместе, – поднялся Иван Васильевич. – Какой нынче день-то?
– Суббота.
– То-то все тело просится в баню… – улыбнулся Кузнецов. – Помнишь, как мы с тобой когда-то славно парились в баньке Андрея Ивановича? Намахаемся березовым веничком, а в предбаннике жбан с холодным кваском…
– Лучше бы не вспоминал… – проворчал Абросимов. – Я уж и забыл, когда последний раз был в бане… Пожалуй, еще до войны? А так на речке помоешься с мылом или в озере выкупаешься, пока вода была терпимой. А сегодня, поди, Ганс своего хозяина, коменданта Бергера, в нашей бане парит.
– Рискнем, Дмитрий? – На обветренном лице Кузнецова появилась мальчишеская улыбка. – Чистому и помирать-то легче.
– Ты что имеешь в виду? – удивился Абросимов, он не мог всерьез поверить, что Иван Васильевич предлагает ему пойти в баню.
– У твоего дружка Михалева баня у самого леса? – развивал свою мысль Кузнецов. – Он постоит на часах, а мы с тобой попаримся.
– Ты же только что говорил, дескать, никто не должен знать…
– Никто и не узнает, кому не положено нас узнавать… – засмеялся Кузнецов. – Но друзей-то в Андреевке мы должны навестить? Баня баней, а у меня там и еще есть кое-какие дела… Рано или поздно все равно нужно с товарищами встречаться!
Дмитрий Андреевич знал, что его бывший шурин способен на самые отчаянные поступки. Как-то в тридцатых годах Иван, тогда еще сотрудник ГПУ, на полном ходу скорого поезда спрыгнул вслед за бандитом сразу за переездом. С вывихнутым плечевым суставом догнал бандита, разоружил и привел в часть. В другой раз, во время пожара на станции, один ухитрился сдвинуть с места вагон со взрывчаткой и толкать его по запасному пути до самого шлагбаума. Даже Андрей Иванович – известный в поселке силач – не смог бы такое повторить… Местные хулиганы боялись Кузнецова больше, чем милиционера Прокофьева. Еще неизвестно, остался бы жив Дмитрий, – ведь это Иван спас его тогда от ножа…
– Ты – командир, – сказал Абросимов.
– В таком случае: вперед, политрук!
– Старший политрук, – ехидно поправил его Абросимов.
4
Рудольф Бергер с Михеевым отобрали двадцать пленных красноармейцев, которые были покрепче на вид, и Леонид Супронович тут же под конвоем должен был препроводить их на базу. Переводчик для порядка задавал им вопросы о гражданской специальности, но это особенного значения не имело: нужна была грубая рабочая сила. А уж ломом и лопатой всякий может владеть, главное, чтобы силенка была.
– Вы не интересовались, есть ли среди них коммунисты, комиссары? – спросил Бергер своего помощника.
– Я думаю, коммунистов и комсостав вылущили эсэсовцы, – ответил Михеев.
Бергер выдал справку начальнику конвоя о том, что им лично отобраны для строительства военного объекта двадцать пленных, унтер-офицер козырнул и отдал конвою команду поднять и построить остальных пленных. Пока автоматчики покрикивали: «Ком, ком! Шнель, русиш швай!» – он выяснил у коменданта, в каком населенном пункте по пути следования лучше будет переночевать. У него приказ доставить остальных пленных на перевалочный пункт, до которого еще два дня пути. Бергер посоветовал сделать остановку в Леонтьеве: там есть помещение, где можно запереть пленных на ночь.
Колонна из шестидесяти восьми оставшихся красноармейцев уныло потянулась по проселку в сторону бора. Женщины открывали калитки, выбегали на дорогу и совали бойцам сваренную в мундире картошку, краюхи хлеба, яйца. Конвойные покрикивали на них, замахивались автоматами, но делали это равнодушно, скорее, чтобы угодить рослому, с хмурым лицом начальнику с нашивками унтер-офицера. До перевалочного пункта все равно никто их кормить не будет. Пленные выглядели усталыми, повязки у раненых стали серыми от грязи, большинство было в обмотках. Некоторые шлепали босиком. У одного рука болталась на перевязи из зеленой обмотки. Они хватали подношения женщин, тут же на ходу торопливо жевали, будто боялись, что эту скудную еду могут отобрать.
Бергер и Михеев стояли у крыльца комендатуры и смотрели вслед колонне. Конвоиры с автоматами на шее курили и перебрасывались друг с другом короткими репликами, один из них изловчился и шлепнул по заду молодую женщину, которая совала в руки парням золотистые луковицы. Женщина взвизгнула, немецкие солдаты громко рассмеялись.
– Добрая русская душа, – усмехнулся Бергер. – Самим жрать нечего, а этих голодранцев подкармливают! Кстати, кто эта бабенка? – Бергер кивнул на юркнувшую в калитку стройную женщину в меховой безрукавке.