– Вы меня спрашиваете? – улыбнулась Вика. – Я письма-то не люблю писать. А за школьные сочинения никогда не получала выше тройки.

– Давайте о чем-нибудь другом? – попросил Вадим. – Один пишет картины, другой сочиняет музыку, третий – книги, а как все это делается, по-моему, невозможно объяснить. По крайней мере, я не встречал ни у одного писателя вразумительного объяснения, как он стал писателем. Какие-то несерьезные истории, случаи, а о самом творческом процессе, по-видимому, невозможно написать. Мои фельетоны – это пустячки по сравнению с настоящим творчеством, а я и то не могу вам растолковать, как я их пишу.

– Садитесь за письменный стол или за парту в университете и… делаете шедевр! – подражая его тону, произнесла она.

– Посмотрите, море выкинуло на берег живого спрута! – показал он на берег, где толстые зеленоватые водоросли свились в кольца, а одно длинное рубчатое щупальце далеко выползло на песок. Когда тонкая пленка воды накатывалась на эту массу, казалось, она шевелится.

– Может, это тот самый спрут, который напал в океанских глубинах на легендарного Моби Дика?

– Моби Дик сражался в бездне с гигантскими кальмарами, – поправил Вадим.

Он очень любил Германа Мелвилла, а «Моби Дика» прочел дважды. Вообще, он увлекался литературой о животном мире. У него была старинная гравюра, на которой изображен поднимающийся из морских глубин огромный, как остров, кракен, не похожий ни на одно животное чудище. И еще хранилась иллюстрация из журнала «Знание – сила»: глубокий пруд, покрытый желтыми осенними листьями, у самой поверхности застыла большая рыбина, задумчиво взирающая из водного мира на воздушный. И сколько было человеческой печали и философского раздумья на выразительной пучеглазой треугольной морде представителя подводного царства!

Их беседу прервал Николай Ушков, догнавший их у песчаного мыса, на котором трепыхалась на ветру тоненькая береза с молодыми клейкими листьями.

– Через неделю можно смело купаться, – уверенно заметил он, взглянув на залив.

Если бы кто-нибудь из них возразил, Николай с удовольствием развил бы эту тему и, пока не доказал бы свою правоту, не успокоился. Но ему никто не возразил. Окинув их ревнивым взглядом, Ушков помолчал, потом безразличным голосом прибавил:

– Воробей с Беззубовым поскандалили.

– Из-за Элеоноры? – спросила Вика.

– Ты же знаешь Воробья, – продолжал Николай. – Вспыльчив как порох.

– А ты смотрел на все это и молчал? – упрекнула Вика.

– Элеонору я посадил на электричку, а Воробья уложил спать.

– Ну; мне опять влетит от мамы, – вздохнула Вика. Впрочем, особенно она не расстроилась.

– Твои гости – салонные знаменитости, – вставил Николай. – Им все прощается.

– А Миша Бобриков? И другие? Они что же, как всегда, зубы скалили, глядя на них?

«И другие» – это были еще двое мужчин со смазливой, сильно накрашенной девицей с длинными белыми волосами, она напропалую кокетничала с приятелями Бобрикова. Сам инженер совсем не пил, он был за рулем, – это его «Волга» стояла у забора, – да его никто и не заставлял. Он был из тех, которые сами решают, пить им или нет. Рослый круглолицый Вася Попков – на вид этакий добродушный увалень. Глаза его, когда он смотрел на женщин, заволакивала бархатная поволока. Позже Николай сказал Вадиму, что Вася – завзятый бабник, причем пристает ко всем как банный лист, и от него не так-то просто отвязаться: хватка у него мертвая. Работает он директором овощного магазина.

Попков, пользуясь тем, что куда-то исчез Бобриков, склонился к уху пышноволосой невозмутимой девушки. Круглое лоснящееся лицо его приняло слащавое выражение.

– Бобриков и К° укатили в город, велели тебе кланяться, – сказал Вике Николай.

– А ты что же не уехал?

– А что, мне тоже следовало уехать? – небрежно произнес Николай. – Я как-то об этом не подумал. – И снова поддел ногой консервную банку. Она с грохотом откатилась к самой воде.

– Ужасный человек! – повернулась к нему Вика. – Тебя невозможно разозлить. Ты хотя бы раз с кем-нибудь всерьез поругался?

– Я на это отвечу тебе словами Гегеля, – улыбнулся Николай. – «Кто хочет достигнуть великого, тот должен, как говорит Гете, уметь ограничивать себя. Кто же, напротив, хочет всего, тот на самом деле ничего не хочет и ничего не достигнет».

– Есть на свете что-либо такое, чего ты не знаешь? – спросила Вика.

– Человек далеко не совершенен, но стремиться к совершенству необходимо, иначе цивилизация остановится на месте. И вместо всемирного прогресса начнется регресс.

– Тоже Гегель? – хихикнула Вика.