— Чем больше мы продадим, тем меньше окажутся убытки, даже если не возместим расходы.

К удивлению Менедема, они быстро продали четыре амфоры благовоний парню с забинтованной рукой на перевязи. У него были шрамы на голенях, и еще шрам пересекал его подбородок, доходя до самой мочки левого уха.

— Я должен любой ценой вернуть благосклонность своей гетеры, — сказал воин. — Женщинам следует делать подарки, или они полностью о тебе забывают, а как мне, спрашивается, делать подарки, если я торчу в палатке перед Галикарнасом?

— Ты же не все время в палатке. — Менедем показал на забинтованную руку покупателя.

— Не все время, и я почти не жалею, что ранен. Ты понимаешь, о чем я? — спросил парень.

Менедем кивнул, но подумал: «Сознаешь ты это или нет, но твоя гетера крепко держит тебя на крючке». Он по опыту распознал симптомы.

— Теперь, когда я сюда вернулся, — продолжал воин, — она, по крайней мере, уже не забудет, что я жив.

Соклей тоже показал на его руку.

— Как это случилось?

— Обычное дело, — пожал плечами раненый. — Мы пытались взобраться по лестницам на стены. Я лез по одной из них, когда меня подстрелили. Может, оно и к лучшему, потому что потом я слышал, что эту лестницу опрокинули вместе со всеми, кто на ней был. Окажись я в этот момент ближе к верху… — Он поморщился. — Мне пришлось бы долго падать.

— Как ты думаешь, сколько еще продлится осада? — спросил Менедем.

— Понятия не имею, почтеннейший. — Воин покачал головой. — Я обязан вернуться в лагерь к тому времени, как рана заживет, — он пошевелил пальцами, торчащими из повязки, — и снова приняться за дело. У Галикарнаса прочные стены, и, судя по тому, как сражаются его жители, можно подумать, что все они — полноправные граждане.

Менедем фыркнул. Ему совсем не это хотелось услышать.

Наемник Птолемея забрал благовония и покинул агору. Он не беспокоился о том, что осада продлится вечно; он просто хотел насладиться передышкой, которую давала ему рана.

Хотел бы Менедем смотреть на вещи так же оптимистично.

Мимо прошагал жонглер, удерживая в воздухе фонтан из шести или восьми ножей, чашек и кожаных мячей. Кто-то кинул ему монету. Жонглер ловко поймал ее и отправил в рот, не упустив ни одного предмета.

Менедем любил такие представления. В другой день он бы тоже бросил парню несколько оболов. Но сегодня он позволил жонглеру пройти мимо без вознаграждения. Артист неодобрительно на него взглянул, однако получил в ответ твердый взгляд. Учитывая, какие новости Менедем только что узнал, он решил, что ему сейчас нельзя тратить ни крупицы серебра.

Соклей сказал:

— Значит, Миндос отпадает. Может, двинемся на Калимнос? Это ненамного дальше. Или мы могли бы вернуться в Книд под парусом, а не на веслах.

— С каждым днем мне этого хочется все больше, — признался Менедем. — Мы же добрались сюда с середины пролива между Калимносом и материком. Поэтому, полагаю, у нас неплохие шансы уйти отсюда за один переход. Но все равно… — Он нахмурился. — Я не люблю так рисковать.

— Ты — капитан, — сказал его двоюродный брат. — Наверное, я должен быть благодарен, что в море ты более осторожен, чем на суше.

— Ха, — негромко ответил Менедем.

Соклей часто попрекал его куда более резко.

— Благовония из прекрасных родосских роз! — возвысил голос Менедем. — Бальзам из Энгеди — прекрасное лекарство и замечательное благовоние. Чернила высшего качества! Пурпурная краска!

К вечеру они с Соклеем продали немного чернил и бальзама. Еще они продали благовония, а какой-то мелкий торговец купил у них краску. Но их прибыль и близко не подошла к полутора минам, которые приходилось выплачивать морякам каждый день.

На пути обратно в гавань Соклей сказал:

— Надеюсь, нам не придется продавать шелк, который мы купили у Пиксодара.

— Хоть бы не пришлось! — ответил Менедем. — Продать его здесь мы сможем только себе в убыток. Мы уже это проходили.

— Не напоминай, — попросил Соклей. — Но если нам придется добывать серебро, чтобы продолжать платить команде… — Он пнул дорожную грязь.

— Нет, ничего нового, — сказал Диоклей, когда они взошли на борт «Афродиты». Но потом начальник гребцов покачал головой: — Хотя беру свои слова обратно. Один из пятиярусников Птолемея приковылял в гавань, сидя в воде на добрых полтора локтя ниже, чем полагалось бы.

Менедем выругался.

— Опять эти вонючие плотники будут по уши в работе. — Он повернулся к Соклею. — Лучше бы мы отправились прямиком в дом проксена. Таких новостей я предпочел бы не слышать.

— Тут уж ничего не поделаешь, мой дорогой, — ответил его двоюродный брат. — Это ведь все равно произошло, услышали бы мы об этом или нет.

Он сказал правду, но она мало утешила Менедема. Менедем уже сделал пару шагов по сходням, собираясь вернуться в город, пока не стемнело, как вдруг Диоклей сказал: