«Если они продолжат существовать, то там возникнет новый народ, новая культура, у которой нет ничего общего с Европой, с Шагалом, с Ицхок–Лейбуш Перецом[6], со всем еврейством, которое здесь было».

Но в чем смысл еврейства для командира восставших Марека Эдельмана? «Если считать себя европейским евреем, это значит, прежде всего, быть против власти. У еврея всегда есть сочувствие к слабым». Эдельман помнит старые счеты. Он все еще полон ненависти к правым еврейским политическим течениям в гетто и упорно называет «подлецами» и «фашистами» людей из ревизионистского движения «Бейтар», создавших маленькую, независимую организацию Еврейский Военный Союз – ZZW[7]. Потом вдруг вспоминает лицо, даже имя одного из руководителей – Павел Френкель.

Из ZZW никто не уцелел, чтобы рассказать о них. Анка Групиньска пишет: «ни один еврейский историк не хотел заниматься бейтаристами в гетто». Это неверно. В 1963 году о них вышла книга «Масада Варшавы». Там рассказывается о встрече руководителей разных групп в подполье. Встреча закончилась хватанием за пистолеты. Бейтаристы предлагали рыть пути отхода из гетто. Их заподозрили в намерении сбежать, когда официальная цель была героически умереть.

Ирония истории заключается в том, что вырытые маленькой группкой ревизионистов туннели в канализационной системе, знаменитый ход на арийскую сторону под Марановськой улицей помог уйти из гетто Казику, Эдельману, Любеткин и десяткам их товарищей из гетто. Почти ничего не известно об ZZW, кроме имен руководителей – Павел Френкель, Лион Рондаль и Давид Аппельбаум. Их имена найдены в архивах Эммануэля Рингельблюма – историка, члена левой по тем временам сионистской организации Поалей Ци[8].

В большой статье, появившейся 60–летию восстания в варшавском гетто в крупнейшей израильской газете «Едиот ахронот»[9] старый и заслуженный журналист Ноах Клингер опять в 2003 г. повторяет старый миф о том, что восстание совершили сионисты из левых организаций. Ратейзер многократно пробирался по тем канализационным ходам, но ничего не может рассказать о прорывших их людях. Возможно, не знает, а возможно не хочет.

Эдельман же продолжает говорить о правых как о «фашистах», «банде амбалов, контрабандистов и воров». Впрочем, обычные уголовники среди восставших в гетто тоже был. Цвет крииминальной Варшавы попал в гетто вместе с другими евреями.

Человек, взявший в Израиле имя Исар Ариэль, рассказывал нам, как носил в гетто кокаин, а на арийскую сторону – фальшивые фунты стерлингов, как переправлял девочек в бордели. Старый человек в заплеванном кафе на юге Тель–Авива сказал нам тогда, что это были самые счастливые дни его жизни. «Мы были молодыми, понимаешь!». Уголовники тоже воевали с немцами. Сражались сами и в составе организованных групп подполья. Мы не знаем их имен.

Трагична судьба коммунистов, сражавшихся плечом к плечу с сионистами и бойцами из Цукунфтбунд[10]. Памяти о них почти не сохранилась. Польская компартия обладала до войны разветвленной инфраструктурой, но была разгромлена по приказу из Москвы после подписания пакта Риббентропа–Молотова в 1939 г. С началом военных действий против СССР, партия была восстановлена под названием Польская Рабочая Партия. Коммунисты первыми в Варшавском гетто предложили создать единую боевую организацию. В марте–апреле 1942 г. гестапо провело массовые аресты коммунистов во всех гетто.

Опасаясь потерять мизерную помощь польского эмигрантского правительства, коммунисты вынуждены были скрывать свою партийную принадлежность и коммунистические отряды фигурировали в документах подполья под рубрикой «левые организации». Мелочная «идеологическая борьба» царила внутри подполья. Левые и правые сионисты не могли договориться между собой и с несионистскими организациями. Бундисты отказывались создавать еврейское подполье, веря, что надо объединяться с поляками. Активисты Бунда не верили, что акции немцев направлены против евреев, поскольку в это же время германские эйнзацгруппен производили массовую отправку в лагеря уничтожения польской элиты и интеллигенции и расстреливали заложников в польских деревнях. Подпольщики из гетто в Вильне отказывались верить, что акции уничтожения направлены против евреев лишь потому, что они евреи. В Вильно верили, что немцы лютуют лишь потому, что в Вильно осталось много коммунистов, помогавшим Советской власти. Лишь прятавшийся в монастыре Абба Ковнер сумел понять страшную правду.

Командиром виленского подполья Фарейниктер Партизанэр Организацие[11](ФПО) стал коммунист Ицик Виттенберг. Гестапо каким–то образом узнало о нем и потребовало у главы юденрата Генца и начальника еврейской полиции Глазмана[12] его выдачи. По требованию товарищей Виттенберг сдался и покончил с собой в тюрьме. Руководитель подполья в гетто в Бялостоке коммунист Мордехай Танненбойм отказывался верить связной из Вильны Броне Клебански, что там коммунисты вошли в коалицию с сионистами.

Член штаба ФПО в Виленском гетто Нисан Резник рассказывал мне, что советские командиры не считались с еврейскими партизанами Аббы Ковнера потому, что знали о его сионистском прошлом. Командир восстания в Варшаве Мордехай Анилевич (Ашомер Ацаир) отказался принять в подполье группу бойцов из организации еврейских скаутов «Ацофим»[13] Только по одиночке он готов был принять сформировавшийся в боях отряд. Групиньска записала рассказ о том, как из–за политических разногласий подпольщики соглашались хоронить только «своих» товарищей по партии.

Вокруг да около. Солдаты гетто, мужчины и женщины рассказывают историю восстания Варшавского гетто. Не историю боев, не историю войны. Историю людей. Еврейская история – это всегда история людей. Историю восставших людей, долго, терпеливо и упорно, месяцами готовившихся к борьбе. Восставшие верили в неизбежную гибель, некоторые верили, что погибает весь еврейский народ. Никто не верил в конец истории. В этом их главное отличие от главы юденрата Чернякова, тоже покончившего с собой. Борьба за историю – очень важный момент в понимании этих людей. Если не понимать страстной их веры в то, что история не кончается с их гибелью, то не понять их неистового стремления погибнуть с оружием в руках. Ведь смерть с оружием в руках обязательно произойдет на глазах кого–то постороннего. Следовательно – это не самоубийство. Люди погибли, а миф живет. Оставшиеся в живых не хотят становиться частью мифа. Казик Ратейзер: