– Его надо спрятать…

– Это настоящий? – вымолвила Леля с ужасом.

– Конечно. Зачем им ненастоящий? Господи, куда же спрятать?

– Где ты его взяла? – свистящим шепотом спросила Леля.

– Он лежал на столе.

– Украла?!!

Ева посмотрела на нее, как на дурочку. Разумеется, украла.

– Просто взяла, – сказала она. – Там два пистолета лежало, один я взяла, когда этот… что приходит за мной, отвлекся.

– С ума сошла? Лучше б ты убежала, когда он отвлекся, – отругала ее Леля. – Ты представляешь, что они с нами сделают?

– Пусть найдут сначала. А оттуда, – кивнула она наверх, схватив со стола ложку, – не убежишь, я проверяла.

Ева ринулась к туалету. Собственно, какой это туалет! Унитаз и раковина с краном, отгороженные хлипким фанерным щитом, можно сказать, подвал со всеми удобствами. Туда, за фанерный щит, и пошла Ева, возилась, бесконечно долго возилась. Куда она прячет пистолет, не в унитаз же! Леля поглядывала на люк – на фанерный щит, на люк – на щит… Несмело шагнула к Еве, которая сидела на корточках возле унитаза, снова на люк. Леля вскинула глаза, ей казалось, сейчас оттуда спустятся три сволочи и… Ой, что они с ними сделают, ой, что будет… Под ногой скрипнула половица, Леля застыла как вкопанная.

А Ева пыталась черенком ложки вырыть ямку в земле, где пол был не вымощен. Но земля, утрамбованная, как камень, не поддавалась. Ева села, облокотившись спиной о стену:

– Не получается…

– Половицы, – промямлила Леля.

– Что? – взглянула на нее Ева.

– Если поддеть половицу, – смотрела под ноги Леля, – она поднимется, потому что гвозди прогнили…

Ева ринулась к ней, присела. Но что-то ее не устроило, она поползла на четвереньках, ощупывая прогнившие доски. Под столом нашла то, что искала – короткую и державшуюся на честном слове половицу, протянула руку:

– Дай ложку!

Леля подала ей ложку, сама схватила вторую и тоже залезла под стол, где вдвоем было страшно тесно. Обе лихорадочно поддевали гвозди, мешая друг другу, один выскочил, Леля едва не закричала от радости, принялась активно поднимать черенком ложки половицу.

– Осторожно, не сломай доску, – предупредила Ева, расшатывая пальцами гвоздик, который удалось немного вытащить. – Они ничего не должны заметить.

Одержимым людям, особенно в момент опасности, если они не теряются, удается и подкоп вырыть ложкой, а тут всего-то… Половицу приподняли, держалась она на одном гвозде, повернули в сторону. Ева в щель засунула пистолет, протолкнула его подальше под пол, уложила половицу и вставила на место гвозди. Вымыв руки, она упала на кровать, издавшую скрежет.

– Ложись! – бросила Леле.

Та послушно улеглась на живот, под подбородок подставила кулачки и смотрела на Еву восхищенно. Украсть пистолет! Она бы так никогда не поступила, потому что трусиха.

– Леля, – повернулась к ней лицом Ева, говорила, разумеется, шепотом. – Если они придут и будут искать эту штуку, молчи, что бы ни делали. И не смотри туда, где мы спрятали.

– Хорошо, – пообещала та. – А ты не боишься, что они будут нас бить?

– Потерпим. Это наше спасение… может быть.

– Ты умеешь с ним обращаться?

– А чего там обращаться. В кино видела, полагаю, справлюсь, если понадобится.

– Ой, они идут… – пролепетала Леля.

Люк открылся, спустились двое.

Утро. Роман завтракал сосредоточенно, не торопясь. Альбина поглядывала то на часы, то на него, недоуменно заметила:

– Уже без пяти девять.

– Ну и что?

– Ты говорил, сегодня у вас рабочий день, а он начинается в девять…

– Я могу появиться на комбинате, когда сочту нужным.

А сегодня к тому же суббота. От волнения Альбина раскраснелась, подозревая, что Роман поедет к отцу, но, черт возьми, она не имела никакого права отговаривать его, чай, не жена. Хотя ее так и подмывало: мол, ты сам вчера сказал, что это выбор отца, так оставь ему его преимущество, не ходи, там будет опасно… Стоит поддаться порыву и выпалить монолог стопроцентной эгоистки, как между ними образуется трещина. Она молчала, закусив губу и наблюдая за Романом, который в прихожей переобувался в туфли. Да, он собрался ехать к отцу. Досадно было и то, что, когда появилось желание изменить свою жизнь (возможности-то всегда были, а желания не было), когда перемены наступили внезапно и хотелось это сберечь, все может рассыпаться из-за глупости папы и чувства долга Романа.

– Меня с собой не берешь? – спросила Альбина.

– Нет. Сиди здесь и никому не открывай, даже Мокрицкой, если вдруг она пожалует и будет размахивать удостоверением или ордером. Без меня никому! Поняла?

– Поняла. Надеюсь, ты знаешь, что делаешь. Просто мне неспокойно… Я хочу, чтоб ты помнил об этом.

Он взял ее за шею, притянул к себе, прижался лбом ко лбу:

– Твои волнения напрасны, я не на войну ухожу.

– И все-таки будь осторожен.

Во время поцелуев Альбине хотелось плакать, хотелось запереть дверь и сказать: «Не пущу, не хватало, чтоб тебя убили, как домработницу отца и Марата». Хотя почему посещали такие мысли? Произойдет обычный обмен денег на девочку, и все, но…