В первые годы правления Елизаветы у наиболее консервативной части высшего духовенства возникла надежда на упразднение Синода и восстановление патриаршества. Инициатором движения был ростовский митрополит Арсений Мацеевич. Его поддерживали многие члены Синода во главе с А. Юшкевичем. Частые встречи Елизаветы с иерархами церкви в первой половине 40-х годов позволяют предположить, что проект восстановления патриаршества был известен императрице, однако в этом важном для церковников вопросе она не собиралась идти на уступки. Ни в те годы, ни позже проект серьезно не обсуждался в правительственных кругах. Правда, в 40-е годы члены Синода убедили Елизавету пойти на некоторые изменения в управлении недвижимостью церкви (была ликвидирована ведавшая духовными владениями Коллегия экономии), но это не изменило наметившегося еще при Петре I секуляризационного курса, завершившегося в 1764 г., уже при Екатерине II, полной передачей земельных владении церкви государству23.

Читатель, вероятно, заметил, что до сих пор речь шла в основном о политике Елизаветы и ее правительства в первой половине 40-х годов XVIII в., хотя императрица благополучно правила до конца 1761 г. Это не случайно, так как в царствовании Елизаветы (1741–1761 гг.) четко выделяются два периода, гранью которых являются конец 40-х и начало 50-х годов, когда в политике правительства главную роль стали играть двоюродные братья П. И. и И. И. Шуваловы.

Внутренняя политика Елизаветы 40-х годов не отличалась цельностью. Одним из приметных дел ее правительства во второй половине 40-х годов было осуществление II ревизии — переписи податного населения. Она проводилась в 1744–1747 гг. по типу петровской I ревизии, но охватила большую территорию. В ходе II переписи было зарегистрировано 9,1 млн. душ мужского пола, или на 17 % больше, чем по итогам I ревизии (7,8 млн.). Это был большой успех правительства, ибо перед началом ревизии оно получило известие об убыли из оклада со времени I ревизии более 2,1 млн. душ24. После составления нового кадастра можно было рассчитывать на увеличение поступлений от прямых налогов — важнейшего источника государственных доходов. И поступления в казну действительно увеличились. Этому в немалой степени способствовало одно обстоятельство.

В числе первых демонстративных мер новой монархии был указ о «прощении» податному населению недоимок в уплате налогов за все 17 лет существования подушного обложения. Указом 31 декабря 1741 г. была ликвидирована Доимочная канцелярия — главный репрессивный орган по выколачиванию недоимок, уже тогда превышавших 5 млн. руб., или величину годового оклада. В 1752 г. были «прощены» недоимки по 1746 г. включительно на сумму 2,5 млн. руб.25 Эти меры совпали с проведением II ревизии и сбором подати по новым окладным книгам. Расчет оказался верным. Взимание недоимок, накопившихся за многие годы, было всегда делом малоэффективным, вызывало постоянные жалобы, ожесточение неимущих плательщиков, а самое главное — затрудняло (или делало невозможным) успешный сбор текущей подати. После снятия почти всех недоимок сбор подушных денег по новому окладу, несмотря на традиционное скрытое, а иногда и открытое сопротивление плательщиков, пошел значительно успешнее, чем раньше. Кроме того, в 1742 и 1743 гг. был временно уменьшен годовой размер подушной подати с 70 коп. до 60 коп.

Уменьшение подушных платежей практиковалось и позже — в 1749–1751, 1753–1754, 1757–1758 гг., но в эти годы оно было связано с осуществлением программы, предложенной, пожалуй, одним из самых ярких деятелей елизаветинского царствования — Петром Ивановичем Шуваловым. С активизацией его деятельности во второй половине 40-х—50-е годы связан новый этап внутренней политики русского абсолютизма. Поэтому уместно подробнее рассказать о наиболее важных проектах Шувалова.

В публицистике и политических документах второй четверти XVIII в. стало общим местом признание огромного значения платящего подушную подать крестьянства как для обороноспособности государства, так и для его общего благосостояния. (Заметим, что дворяне и духовенство не платили подушную подать.) Аргументируя предложения о некотором облегчении податных тягот крестьян, верховники во главе с А. Д. Меншиковым писали в записке 1727 г.: «Армия так нужна, что без нея государству стоять невозможно, того ради и о крестьянах попечение иметь надлежит, ибо солдат с крестьянином связан, как душа с телом; и когда крестьянина не будет, тогда не будет и солдата»26.

Почти те же мысли посещали и П. И. Шувалова: «Всякого звания государственные члены: дворянство, духовенство — и всякие владельцы пропитание и во всем содержание свое с них (крестьян. — Е. А.) имеют». Но из этих неоригинальных наблюдений богатейший сановник России сделал весьма оригинальные выводы. Констатируя, что подушная подать составляет львиную долю в приходной части бюджета, он обращал внимание читателей своих проектов на ее «крайнее неудобство» для плательщиков, ведущее, с одной стороны, к разорению крестьянства, а с другой — к росту недоимок.

Дело в том, что подушной податью, введенной Петром в 1724 г., облагалось все мужское крестьянское и посадское население без различия возраста, физического состояния и экономического положения. Переписи-ревизии наличного числа мужских «душ» проводились редко, поэтому длительное время сельский и посадский мир был обязан вносить подать не только за престарелых и малолетних, но и за выбывших из оклада плательщиков (умерших, беглых, рекрутов и т. д.). Это вызывало постоянные жалобы крестьян и посадских, усиление побегов, обнищание и — как результат — рост недоимок в сборах подушной подати. Так обстояло дело и в 40-х годах XVIII в. Между тем в эти годы казна испытывала острую потребность в притоке поступлений: только для увеличения армии срочно требовалось не менее 1,2 млн. руб., а дефицит бюджета к 1749 г. достиг уже 3,6 млн. руб.

П. И. Шувалов понимал, что увеличивать ставку непопулярной в народе подушной подати бесперспективно, и поэтому выдвинул весьма смелое для того времени предложение о переориентации бюджетных поступлений с прямого на косвенное обложение. Конкретно в проектах 1745 и 1747 гг. он предложил постепенно поднимать цену на продаваемую государством соль (по мере расширения ее добычи) и соответственно снижать ставку подушной подати. Убеждая Елизавету, он писал: «…продажа (соли. — Е. А.), какой возвышенной ценой определена не будет, доход остановить не может, так как в употребление человеческое к содержанию жизни необходимая, и потому доход от соли не вовсе вольной есть». В дополнение к проекту о соли 31 июля 1747 г. Шувалов подал новый проект о повышении цен на вино, причем часть предполагаемой прибыли должна была тоже пойти на возмещение понижения подушной подати.

И хотя предложения Шувалова преследовали ту же цель, что и рекомендации «прибыльщиков» (изобретателей новых налогов), — рост доходов казны, его мысль о замене прямого обложения косвенным была, без сомнения, весьма прогрессивной для середины XVIII в. Именно в этом направлении (усиливающем товарно-денежные отношения) развивались финансы в передовых странах Европы. Например, из 575 млн. ливров прихода бюджета дореволюционной Франции 300 млн. ливров (52 %) давал соляной налог и 60 млн. ливров (10 %) — винные сборы. Разумеется, в конечном счете соляной налог, как и любой другой, ложился на плечи народа не меньшей тяжестью, чем подушная подать, ибо соль действительно продукт, «к содержанию жизни необходимый». Но умелый словесный камуфляж этой меры в сочетаний с понижением подушной подати в среднем за шесть лет на 3 коп. с «ревизской души» (причем в разгар Семилетней войны) позволил правительству провести реформу без эксцессов. В итоге цена на соль поднялась на 120 %, а поступления в казну от соляного налога возросли с 801 тыс. в 1749 г. до 2,2 млн. руб. в 1761 г., т. е. почти в 3 раза. Почти утроились и доходы казны от увеличения цен на вино по предложению Шувалова — с 1,2 млн. в 1749 г. до 3,4 млн. руб. в 1761 г.