Но он не сдавался. Ему казалось, что с каждый разом полу­чается все лучше, и это придавало ему духу. Наконец он взял разбег от самого леса, и ему удалось осилить половину трам­плина, но посреди склона была наледь. Фритьоф налетел прямо на нее и до крови разбил голову. Он даже не пикнул, но делать было нечего, пришлось ему плестись к Марте залечивать раны.

«Деточка, да у тебя ведь все лицо распухло! — вскрикнула Марта.— Надо маме сказать». «Нет, нет! — запротестовал Фрить­оф.— Тогда мне придется сидеть дома, а я хочу сегодня одолеть трамплин». Марте пришлось уступить. Она промыла раны как умела, и с лицом, сплошь залепленным пластырем, он опять устремился к трамплину».

«Да, всегда он был особенный, этот мальчишка»,— говорила Марта. Но старшие братья и сестры Фритьофа не видели в нем ничего особенного. Они смеялись над ним, когда по утрам, надевая носки, он вдруг задумывался: «Поглядите на этого увальня! Из тебя никогда ничего не выйдет!».

Фритьоф Нансен всегда презирал тех, кто кичится своим про­исхождением и воображает, что он лучше других только потому, что принадлежит к одной из «знатных семей». Он говорил: «У всех у нас одинаковое число предков, независимо от того, знаем мы их или нет». Но в наследственность он верил. Все наши способности и свойства заложены в нас наследственностью, говорил он. Вос­питание и среда влияют на развитие этих свойств, но главное — наследственность.

Однажды, выступая перед датскими студентами, устроившими в его честь факельное шествие, он против обыкновения упомянул об основателе рода Нансенов Хансе Нансене, который был бургомистром Копенгагена и чье имя занимает почетное место в исто­рии борьбы за независимость Дании. «Я горжусь, что в моих жилах течет кровь этого человека, который в трудную минуту помог своей стране».

Сказано это было ради датчан, но я уверена, что сам он тоже так думал. Интересно заметить, как много общего было между Хансом Нансеном и его прапрапраправнуком Фритьофом. Прежде всего, оба были путешественниками-первооткрывателями в аркти­ческих водах, и, очевидно, еще в детские годы Фритьоф слышал рассказ о зимовке шестнадцатилетнего Ханса Нансена во льдах у Кольского полуострова. Это было в 1614 году. Он находился на борту шхуны своего дяди по отцу, но потом отправился один до­мой пешком через Россию.

Впоследствии он руководил промысловыми экспедициями в Ле­довитом океане и проводил во время этих экспедиций планомер­ную исследовательскую работу. Для Ханса — как и для Фритьофа — эти путешествия стали основой для дальнейшей деятельно­сти в других областях. Будучи бургомистром, он руководил оборо­ной Копенгагена во время осады 1658 года. Несколько лет спустя он возглавил борьбу копенгагенского бюргерства против дворян­ства. Тогда-то и состоялась знаменитая встреча между Хансом Нансеном и предводителем дворян Отто Крагом на подъемном мосту перед Копенгагенским дворцом. «Знаете ли вы, что это та­кое?» — воскликнул разъяренный Краг и указал на тюрьму Бло-Торн. «А что это такое, вы знаете?» — сказал Нансен и указал на колокольню кирки Богоматери. Там висели набатные колокола, которые в мгновение ока могли призвать граждан Копенгагена к оружию.

И Краг умолк.

Род Нансенов обосновался в Норвегии в середине XVIII века, когда прадед Фритьофа, Аншер Антони Нансен, получил место нотариуса в Итре-Согн [18] . Его единственный сын, Ханс Лейердал Нансен, учился в датской школе и говорил всю жизнь по-датски. Тем не менее его считали хорошим норвежцем, что он и доказы­вал много раз на деле. В качестве представителя от округа Ёрен в первом чрезвычайном стортинге он выступал за объединение со Швецией, но только при условии, что во всех тех вопросах, где общность не является необходимой, интересы Норвегии и ее неза­висимость будут гарантированы. Его остроумие было общеизвестно. Когда обсуждался вопрос о том, где должен распола­гаться Норвежский банк, и каждый депутат стортинга добивался, чтобы банк находился в его городе, он встал и сказал: «Эгерсунн — прекрасный маленький городок, и там живу я».

Об этом Нансене, который не всегда был удачлив в полити­ческих делах и так и не стал великим политиком, епископ Сигвард сказал: «Его речи и деяния свидетельствуют о том, что он был верен королю и стране, был неподкупным другом правды и справедливости». А также: «Он всегда смело высказывал то, в чем был убежден».

Госпожа Венделия была второй женой Ханса Лейердала и ба­бушкой Фритьофа со стороны отца. Это была на редкость одарен­ная женщина с ярко выраженными литературными наклонностями.

В роду матери Фритьофа, Веделен, было тоже немало выдаю­щихся людей. Один из них командовал кавалерийским полком во время Тридцатилетней войны и получил прозвище «Сорви­голова». Его сын, граф Густав Вильхельм фон Ведель, в 1683 году купил у Петера Гриффенфельда графство Ярлсберг у Тенсберга. Впоследствии он стал главнокомандующим норвежской армией. Граф Херман Ведель-Ярлсберг, правнук первого графа, с 1814 года занялся политикой и стал затем наместником Норвегии. Его млад­ший брат, барон Кристиан Фредерик Вильхельм Форнебу, был дедушкой Фритьофа по матери. Барон, в отличие от брата, не оставил следа в истории Норвегии. У него не было ни энергии брата, ни его дерзости, ни светлого ума, и в политической жизни страны он не сыграл никакой роли, если не считать недолговре­менного пребывания на посту председателя муниципалитета Берум. Однако он был человек изысканно воспитанный.

Непонятно только, как его дочь Аделаида Юханна Текла Иси­дора выросла настолько свободной от предрассудков, лишенной надменности, простой и открытой. Подобно лучшим представите­лям своего рода, Аделаида обладала сильным характером и не питала никакого уважения к своему аристократическому проис­хождению. Пожалуй, что и к своему «благородному отцу» она не испытывала должного почтения.

Молоденькой девушкой она шокировала высшее общество Хри­стиании тем, что занималась неприличным для женщины лыжным спортом. Потом она влюбилась в сына пекаря, чем в еще большей степени шокировала общество и уж, конечно, своих домашних. Это была пощечина портретам предков в Форнебу, и родители наотрез отказались дать свое согласие на такой мезальянс. Поэтому Аде­лаида бежала из дому и справила свадьбу со своим возлюбленным у своих более покладистых родственников в усадьбе Букстад; ро­дители на свадьбе не присутствовали. В браке с сыном пекаря, лей­тенантом Якобом Бёллингом, она родила пятерых детей и прожила с ним счастливо до самой его смерти в усадьбе Стуре-Фрёен.